Тем же, кто с сошкой, настоятельно рекомендовано демократизованный ГУЛАГ не покидать.

Не скажу, что я стопроцентно уверен именно в таком вот смысле всех тарифов и всех банков Содействия. Но вероятность вышесказанного велика. Подозрение — еще больше. А подозрение действует на мотивации не слабее, чем уверенность. Подчас даже сильнее.

Но ведь я не выродок. Значит, так думаю не один я. Многие.

Именно поэтому народ не способен ни на какое усилие. А без усилий теперь явно не устоять. Но кто в состоянии в очередной раз совершать их — это после столетней-то страшной череды обманов, оскверненных надежд, опрокинутых ожиданий, пошедших прахом неимоверных напряжений и жертв? Отрывать от себя последнее не ради того‚ чтобы нам крепче и надежнее стоялось‚ а ради того‚ чтобы им мягче и безмятежнее лежалось?

Да ни за что! Задавитесь, сволочи!! Что урвал — то мое, а остальное — хоть огнем гори…

Это не экономика. Не менеджмент и не консалтинг. Это, как любили говорить когда-то, человеческий фактор.

Покуда существует Архипелаг Атлантида, он будет работать только таким образом. А покуда он работает таким образом, ничего невозможно сделать. Ничего.

Однако размыт, потеснен и разрушен сей плод социалистической экономики может быть только экономическими же средствами. Любые силовые акции приведут лишь к более или менее масштабным изменениям персонального состава атлантов, и только. «Грабь награбленное» мы уже проходили.

Как в рамках той юридической базы, которую все более беззастенчиво пишут под себя сами же атланты, чисто правовыми средствами скорректировать экономику таким образом, чтобы она перестала работать лишь ради удовлетворения неудержимо растущих аппетитов Архипелага — тайна сия велика есть…

Однако можно сказать наверняка: те, кто говорит, будто это невозможно и надо сносить все до основания, — либо лживые подонки, либо прекраснодушные дураки. В свое время Маяковский, иллюстрируя генеральную линию партии, лихо писал про капитализм, который лежит поперек движения истории неподъемной тушей: «Выход один — взорвать!» В семнадцатом взорвали — результат известен. Противники Горабачева с показной скорбью долго пели: «Он пытался реформировать систему, но система оказалась неспособной к реформированию…» Снесли и взорвали стр-рашную систему — результат известен.

Скажу крамолу: нереформируемых систем не бывает.

Просто, с одной стороны, те, кому по долгу службы следовало бы хорошо подумать, что надлежит в данный момент менять, а что беречь и лелеять пуще глазу, думать очень не любят. И не очень-то умеют. И оттого либо цепляются за формальности и твердят о незыблемости устоев, либо машут на все рукой и идут на поводу у демагогов. Подсознательно используя для оправдания своего специфического безделья все, вплоть до любви к народу. Николай Второй буквально за пару лет до революции, обретаясь в любимой Ливадии — месте, будто самим Богом предназначенном для того, чтобы среди поразительной красоты и доброты природы спокойно, без ожесточения РАЗМЫШЛЯТЬ И РАЗБИРАТЬСЯ, предпочитал вместо этого в полной солдатской выкладке по полдня бегать по окрестным горам, чтобы лично проверить, не тяжело ли воевать российскому солдату. Вот ведь как притворялся перед собой, будто что-то делает. Подменял физкультурой тяжкий царский труд — думать и решать, что именно в его державе преходяще и достойно изменения, а что — вечно, на чем держава стоит. Колом встала солдату сия забота!

А с другой стороны, те, кого не устраивает их положение в системе и кто надеется, круша и кроша, в одночасье занять местечко пожирнее — поют на все голоса, будто система стопроцентно и безысходно порочна. Им, исходя из лучших побуждений, подпевают мечтательные дурачки, которые искренне убеждены, будто начинать жизнь на заваленных трупами дымящихся руинах легче и благороднее (очистительная буря, понимаете ли!), чем просто переклеить обои и заменить трубы.