Так поочередно умирали все бандиты. Ни один из них не колебался ни одного мгновения, ни один не поддался слабости, и каждый убивал себя, улыбаясь и благодаря Чистое Сердце.

Присутствующие были поражены этим ужасным зрелищем и смотрели на него как очарованные, не спуская глаз. Вид крови опьянял их, и они с трудом переводили дыхание.

Наконец из двадцати бандитов остался в живых только один. Он взглянул на груду лежащих около него трупов и поднял кинжал.

— Очень приятно умирать в такой хорошей компании, — улыбаясь, сказал он. — Интересно бы знать, что делается с человеком после смерти. Ну, сейчас узнаем!

Он заколол себя и упал на трупы своих товарищей.

Эта страшная бойня продолжалась не более четверти часа.(8) Каждый из бандитов умирал с одного удара; ни одному из них не пришлось прибегать ко второму.

— Я возьму этот кинжал, — сказал Орлиная Голова, вынимая его из трепетавшего еще тела последнего бандита. — Это хорошее оружие для воина.

Он вытер его о траву и засунул за пояс.

Мертвых бандитов оскальпировали, а потом трупы вынесли из лагеря.

Их бросили хищным птицам, которые с пронзительными криками уже носились над ними. Они почуяли запах крови.

Страшная шайка Уактено была истреблена, но, к несчастью, она была не единственной в прериях.

Индейцы спокойно разошлись по своим шалашам. Подобные зрелища не действуют на их нервы: они слишком привыкли к ним.

Охотники и трапперы отнеслись к этому не так легко. Несмотря на то, что им часто приходилось видеть, как проливается человеческая кровь; несмотря на то, что они и сами нередко проливали ее — ужасная сцена, которой они были свидетелями, произвела на них гнетущее впечатление.

Чистое Сердце и генерал пошли к пещере.

Хесусита и Люция не выходили оттуда и не подозревали о том, что происходило в лагере.

Он забыл обо всем, что ему пришлось вынести и пережить за последнее время, обнимая свою горячо любимую племянницу, так чудесно спасшуюся от грозившей ей опасности.

В первые минуты свидания оба они были заняты только друг другом. Генерал расспрашивал Люцию, как жилось ей в то время, как он был в плену; ей хотелось знать, что было с ним.

— Ну, дядя, — сказала она, когда они переговорили обо всем, — что же вы намерены теперь делать?

— Что делать? — грустно повторил он, тяжело вздохнув. — Нам остается только одно, мое дитя. Мы должны поскорее уехать из этих ужасных мест и вернуться в Мексику.

Сердце Люции сжалось, хотя она и сама в душе не могла не согласиться с дядей. Уехать! Значит, ей придется расстаться навсегда с человеком, которого она так горячо полюбила. С каждым днем открывала она в нем все новые достоинства, восхищалась все больше и больше его благородным характером. Она не может жить без него — он необходим для ее счастья!

— Что с тобой, мое дитя? — спросил генерал, нежно сжимая ей руку. — Ты грустна, на глазах у тебя слезы.

— Как же мне не грустить после всего, что произошло за последнее время? — печально отвечала Люция. — Я чувствую, что сердце мое разбито.

— Да, это, конечно, не могло не подействовать на тебя. Но ты еще очень молода, мое дитя. Пройдет некоторое время, и все эти ужасы бесследно изгладятся из твоей памяти. Ты будешь знать, что никогда уже в жизни не придется тебе выносить ничего подобного.

— А скоро мы уедем отсюда?

— Если будет можно, завтра же. Зачем медлить? Мне не удалась поездка, от успеха которой зависело все счастье моей жизни. Бог не хотел этого. Да будет Его воля!

— Что хотите вы сказать, дядя? — быстро спросила Люция.