— Неправда, нет, — пробурчал Виктор, — никто не видел этого ключа… его не существует.

 — Вот он.

 Помолчав, Гримодан продолжал:

 — Вы убили графиню ножом с окольцованной металлом ручкой, его вы купили на рынке у площади Республики в тот же день, когда заказывали ключ. Лезвие ножа на конце треугольное и в нем прорезан желобок.

 — Вранье все это, вы говорите так, на всякий случай. Никто не видел ножа.

 — Вот он.

 Виктор Данэгр отшатнулся. Бывший инспектор продолжал:

 — Внутри есть пятна ржавчины. Надо ли вам объяснять их происхождение?

 — Ну и что из этого?.. У вас есть ключ и нож. Кто докажет, что они мои?

 — Прежде всего слесарь, а затем служащий, у которого вы купили нож. Я уже освежил их память, и они непременно узнают вас, когда увидят.

 Он говорил сухо и жестко, с ужасающей четкостью. Данэгра трясло от страха. Ни следователь, ни председатель суда, ни помощник прокурора не подловили его так ловко, не разобрались так основательно в вещах, которые и сам он теперь не очень четко себе представлял.

 Тем не менее он опять попытался притвориться спокойным.

 — Ну, если это все ваши доказательства…

 — У меня осталось еще одно. Совершив преступление, вы уходили тем же путем. Но посреди гардеробной вы, в припадке страха, вынуждены были опереться рукой о стену, чтобы не упасть.

 — Откуда вы это знаете? — заикаясь, пробормотал Виктор. — Никому это не известно.

 — Правосудию — нет, никому из судейских не могло и в голову прийти, что надо зажечь свечу и осмотреть стены. А если бы они сделали это, то на белой штукатурке увидели бы еле заметное красное пятнышко, хотя и достаточно четкое, чтобы обнаружить на нем отпечаток подушечки вашего большого пальца, запачканного кровью, — пальца, которым вы прикоснулись к стене. А вам, наверное, известно, что в антропометрии это одно из основных средств идентификации.

 Виктор Данэгр побледнел. Капли пота стекали у него со лба. Обезумевшими глазами он смотрел на странного человека, рассказывавшего о его преступлении так, будто он был тому невидимым свидетелем.

 Сраженный, Данэгр, обессилев, опустил голову. Несколько месяцев он боролся против всех. Против этого человека тоже, а теперь ему казалось, что ничего уж не поделаешь.

 — Если я верну вам жемчужину, — пробормотал он, — сколько вы мне за нее дадите?

 — Нисколько.

 — Как! Вы смеетесь! Я отдам вам вещь, которая стоит тысячи, сотни тысяч, а взамен ничего?

 — Кое-что: жизнь.

 Несчастный задрожал. Чуть ли не ласковым голосом Гримодан добавил:

 — Послушайте, Данэгр, эта жемчужина не имеет для вас никакой ценности. Вы не сможете ее продать. Зачем же хранить ее?

 — Есть перекупщики… и в один прекрасный день, за любую цену…

 — В один прекрасный день будет поздно.

 — Почему?

 — Почему? Да потому, что правосудие займется вами, и на этот раз — вооружившись доказательствами, которые я ему предоставлю: нож, ключ, отпечаток вашего пальца… вы пропали, дружище.

 Виктор обхватил руками голову и задумался. Он чувствовал, что пропал, пропал окончательно, и в то же время на него накатила огромная усталость, невероятная потребность в отдыхе и покое.

 — Когда вы хотите получить ее? — прошептал он.

 — Сегодня вечером, до часу ночи.

 — А если нет?

 — Если нет, я отношу на почту письмо, в котором мадемуазель де Сенклев обвиняет вас, обращаясь к прокурору республики.