В шесть часов в вечернем выпуске «Эко де Франс» появилась такая заметка:

 «Сегодня утром комиссар полиции 16-го округа господин Тенар освободил господ Херлока Шолмса и Вильсона, запертых по милости Арсена Люпена в особняке усопшего барона д'Отрека, где они провели превосходную ночь.

 Кроме того, утратив свои чемоданы, оба возбудили иск против Арсена Люпена.

 Арсен Люпен же, удовольствовавшись на этот раз тем, что преподал им небольшой урок, умоляет не вынуждать его к принятию гораздо более серьезных мер».

 — Ба! — заявил Херлок Шолмс, комкая газету, — какое ребячество! Единственный мой упрек Арсену Люпену — он слишком увлекается детскими выходками. Восторг толпы для него все! Ну просто какой-то уличный мальчишка!

 — Значит, Херлок, будете продолжать сохранять спокойствие?

 — Спокойствие, всегда спокойствие, — ответил Шолмс тоном, в котором так и клокотала страшная ярость. — К чему раздражаться? Ведь я уверен, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!

 

 

 

Глава четвертая

 Кое-что начинает проясняться

 

 Каким бы твердокаменным ни казался Херлок Шолмс, а он был из тех, на кого неудачи не оказывают ровно никакого воздействия, все же бывают обстоятельства, когда и самым отважным приходится собираться с силами перед тем, как попытать счастья в новом поединке.

 — Сегодня у меня выходной, — объявил он.

 — А я?

 — Вы, Вильсон, пойдете покупать одежду и белье, чтобы восстановить наш гардероб. А я пока отдохну.

 — Отдыхайте, Шолмс. Я буду бдить.

 Эти слова были сказаны с особой важностью, как будто Вильсон становился часовым, охраняющим аванпосты, и потому подвергался наистрашнейшей опасности. Он выпятил грудь, напряг мышцы и обвел острым взглядом маленький гостиничный номер, где они обосновались.

 — Бдите, Вильсон. А я тем временем постараюсь разработать план кампании, на сей раз с учетом силы и изворотливости врага. Видите ли, Вильсон, мы недооценили Люпена. Придется начать все сначала.

 — А лучше еще раньше. Но хватит ли времени?

 — Девять дней, мой старый друг! Пять из них лишние.

 Всю вторую половину дня англичанин курил и спал. И лишь на следующее утро возобновил военные действия.

 — Я готов, Вильсон, сегодня нам придется долго ходить.

 — Пошли! — с воинственным пылом воскликнул Вильсон. — Ноги у меня так и чешутся!

 Шолмсу предстояло провести три долгие беседы: сначала с мэтром Детинаном, чью квартиру он досконально обследовал, затем с Сюзанной Жербуа, которую он вызвал телеграммой, чтобы расспросить о Белокурой даме, и наконец, с сестрой Августой, после убийства барона д'Отрека удалившейся в монастырь визитандинок.

 Каждый раз Вильсон, ожидавший на улице, вопрошал:

 — Довольны?

 — Очень.

 — Я так и знал, мы на правильном пути. Вперед!

 Они действительно долго ходили. Отправились на осмотр двух зданий, стоявших по бокам особняка на авеню Анри-Мартен. Затем дошли до Клайперон и, пока изучали фасад дома 25, Шолмс рассуждал вслух:

 — Совершенно ясно, что между всеми этими домами существуют секретные переходы… Но непонятно…

 Впервые в глубине души Вильсон усомнился во всемогуществе своего гениального собрата. Зачем столько слов и так мало дел?

 — Зачем? — вскричал Шолмс, будто отвечая на сокровенные мысли Вильсона, — да потому, что, когда имеешь дело с этим чертовым Люпеном, приходится работать вслепую, наугад и вместо того, чтобы выводить истину из точных фактов, надо вытягивать ее из своих собственных мозгов, а потом проверять, подходят ли твои выводы к событиям, происшедшим в действительности.