— Тайну, да, дорогой мэтр, вы ее им откроете. Я даже удивлен, как это вы до сих пор не догадались… Ну и что из этого? Чем это вам поможет? Ведь именно тогда вы и проиграете бой…

 Верхом на днище, на которое он взобрался, продолжая болтать, устроившись поудобнее, Арсен Люпен возобновил свою речь, торжественно размахивая руками, словно надеялся еще переубедить противника.

 — Поймите же, мой дорогой мэтр, тут ничего не поделаешь… абсолютно ничего… Вы оказались в пренеприятном положении…

 Фоленфан решил призвать его к порядку:

 — Сдавайтесь, Люпен.

 — Вы грубиян, капрал Фоленфан, перебили меня на полуслове. Так я говорил…

 — Сдавайтесь, Люпен.

 — Но, черт возьми, капрал Фоленфан, люди сдаются, когда они в опасности. Не станете же вы утверждать, что я подвергаюсь хотя бы малейшей опасности?

 — В последний раз, Люпен, говорю вам, сдавайтесь.

 — Капрал Фоленфан, вы вовсе не собираетесь меня убивать, ну разве что раните… Ведь вы так боитесь, что я сбегу. А если рана случайно окажется смертельной? Нет, вы только подумайте, какие у вас будут угрызения совести! Отравленная старость…

 Раздался выстрел.

 Люпен закачался, ухватился на мгновение за обломок лодки и, выпустив его из рук, скрылся под водой.

 

 

Эти события произошли в три часа дня. Ровно в шесть, как и обещал, Херлок Шолмс в одолженных у одного трактирщика из Нейи слишком коротких брюках и узкой куртке, в кепке на голове и фланелевой рубашке с шелковым шнуром вошел в будуар на улице Мюрильо, попросив передать господину и госпоже д'Имблеваль, что желает с ними переговорить.

 Когда они вошли, он расхаживал по комнате из угла в угол. В своем странном наряде Шолмс выглядел так забавно, что оба едва удержались, чтобы не расхохотаться. Ссутулив спину, о чем-то задумавшись, он, как автомат, шагал от окна к двери, затем от двери к окну, каждый раз проделывая одинаковое количество шагов и поворачиваясь лишь в одну сторону.

 Вдруг остановившись, Шолмс взялся за какую-то безделушку, машинально повертел ее в руках и, поставив на место, снова заходил.

 Подойдя наконец к ним, он задал вопрос:

 — Мадемуазель здесь?

 — Да, в саду с детьми.

 — Господин барон, поскольку нас ожидает окончательное объяснение, мне хотелось бы, чтобы при беседе присутствовала мадемуазель Демен.

 — Так вы все еще…

 — Чуть-чуть терпения, месье. Из фактов, которые я изложу вам с максимальной точностью, легко будет выявить истину.

 — Хорошо. Сюзанна, будь добра…

 Мадам д'Имблеваль быстро вышла и почти тотчас же вернулась в сопровождении Алисы Демен. Мадемуазель, чуть бледнее обычного, осталась стоять у стола, даже не спросив, зачем ее позвали.

 Шолмс, казалось, ее не замечал и, резко обернувшись к господину д'Имблевалю, тоном, не допускающим возражений, отчеканил:

 — В результате продолжительного расследования, в ходе которого, признаюсь, мне приходилось не раз менять свою точку зрения, все же повторю то, что говорил вам в самый первый день: еврейскую лампу украл тот, кто живет в этом особняке.

 — Его имя?

 — Оно мне известно.

 — А доказательства?

 — Их будет вполне достаточно, чтобы виновник сознался.

 — Одного признания мало. Нужно еще, чтобы он возвратил нам…

 — Еврейскую лампу? Она находится у меня.