Теперь он по-другому расценивал взгляды куявов. Кто-то из этих жалких людей в самом деле смотрит как на героев, но кто-то… Те двое вельмож с крашеными бородами рассматривали не как героев. Скорее, как особо могучих рабов. Которых хоть в каменоломню, хоть на ловлю диких зверей…

    Конь под Скиллом уже перешел в веселый галоп. Любой бы всадник пригнулся к конской гриве, но старший брат все такой же ровный, гордый, с надменно разведенными плечами и гордо вскинутой головой. Ему плевать, что о нем думают и как на него смотрят жалкие куявы.

    Придон сжал челюсти, мысленно воззвал к Роду. Вообще-то Рода почитают как верховного бога и в этой Куявии, даже в загадочной Славии, но артане прекрасно знают, что только они, народ воинов, достойны внимания Рода! Остальные так… даже у великих родителей бывают неудачные дети. род их любит, конечно, он всех детей любит, даже кривеньких, но все надежды возлагает на славный народ Артании. Аснерд успел показать огромные дворцы беров Волога и Плеска, знатных наместников Нижней и Северной Куявии, что годами не показываются в Куябе, но дворцы по размерам, богатству и пышности соперничают с тцарским. Злые языки говорят, что и превосходят. Такую наглость ни в одной стране не потерпят, но нынешний тцар совсем выпустил вожжи из рук…

    Придон рассмотрел еще с десяток удивительно красивых, богатых домов, сердце стучало часто и взволнованно, но дорога пошла с холма вниз, да и солнце заходит, нещадный блеск на крышах гаснет, на мир начала опускаться тьма, только город удивительнейшим образом засиял, словно на него одного продолжает светить солнце. Аснерд проворчал:

    – Я ж говорю, богатый город, богатый!.. Дорогого масла не жалеют, совсем не жалеют. Ишь, освещают даже улицы. Вяземайт указал на высокий и длинный серый дом на перекрестке дорог. – Постоялый двор. Заночуем. – Еще ведь совсем рано! – взмолился Придон. – А что нам ночью в этом протухшем городе делать? – хладнокровно сказал Вяземайт.

    В восточной части города прозвучали трубы. Придон встрепенулся, более чистых звуков не слыхал: боевые трубы артан всегда ревут хрипло и зло. А других труб, не зовущих к кровавой битве, не бывает, просто не должно быть: зачем они?

    Его пальцы сжали рукоять топора. Скилл хмыкнул, и Придон, устыдившись, отдернул пальцы.

    Трубы чисто и звонко прозвучали ближе, потом еще ближе. Артане видели, как с той стороны города вдоль улицы понеслись всадники в дорогих одеждах. Народ разбегался, прятался в дома. Мать выскочила и поспешно увела играющих детей.

    Черево вскрикнул умоляюще:

    – Вам нельзя здесь стоять!.. Вернемся обратно… там, в переулке, переждем за углом…

    Придон вспыхнул до корней волос от стыда и унижения. Воины заворчали, Скилл обронил веско:

    – Мы останемся.

    Черево вспикнул, торопливо соскочил на землю. Скилл фыркнул, но знатный бер, бросив коня, начал пятиться, пока не очутился за крупами артанских коней. На площади народ не бежал, у торговцев здесь лавки, товар, но все становились на колени, опускали головы, как покорные рабы, которым отрубят головы.

    Скилл сидел в седле неподвижный, надменный. Конь превратился в скалу – такой же могучий и несокрушимый, только чуть помахивал хвостом, чуя, как в зад дышит испуганный куяв, но лень поднять ногу и треснуть копытом. Придон, подражая все знающему брату, тоже выпрямился и сделал лицо каменно недвижимым, хотя внутри все бурлило и клокотало.

    Трубы прозвучали совсем близко: звонко, предостерегающе. В дальнем конце опустевшей улицы показались легкие носилки с красным покрывалом сверху и голубыми занавесками со всех четырех сторон.