В камерах катакомб был накоплен и надежно укрыт от посторонних глаз запас оружия. Оружие хранилось и в других местах города, главным образом в заводском районе. Так, в одном из складов на Решетниковской улице, № 12, у Федора Корнеева во дворе, были спрятаны десятки винтовок, берданки, 50 револьверов разного калибра и систем, бомбы различных образцов. Круглые, прозванные «эсеровскими», свинчивались из двух половинок. На заводах была налажена их отливка и расточка. Затем были бомбы «большевистские», в виде жестянок с паяным коробком; они действовали безотказно. Дима Бассалыго умудрился достать где-то и принести на этот склад два ящика так называемых «немецких» кислотных бомб. Имелись здесь бомбы под названием «американские», в желтой картонной коробке с красным кругом, засыпанные песком; при них инструкция, как нужно пользоваться ими.

Накануне дня вооруженного выступления в катакомбах собрался штаб восстания. Пришли делегаты от Лебединского и Тамбовского полков, от Змиевских и Москалевских казарм. Среди посланцев от воинских подразделений, как это потом выяснилось, оказался шпион-юнкер, который, вернувшись ночью из штаба восстания, сообщил старшему офицеру, а тот, в свою очередь, коменданту города данные о начале восстания в воинских частях. Таким образом, у военного командования оказались в распоряжении несколько часов, необходимых для разоружения революционно настроенных солдат и для ареста организаторов предполагаемого выступления военнослужащих.

Об этом предательстве ни Артем, ни его товарищи по руководству восстанием в ночь накануне восстания ничего не знали.

Центром восстания был избран завод Гельферих-Саде. Этому заводу Артем в последнее время уделял не меньше внимания, чем паровозостроительному. Первые двенадцать дней декабря вплоть до вооруженного восстания на Гельферих-Саде полыхала забастовка. Руководил ею Артем. На митинге в малярном цехе была избрана делегация для переговоров с владельцем завода господином Блэком. Артем и делегаты пришли к Блэку и предъявили ему требования рабочих. Блэк заявил делегации, что в ее составе он видит посторонних заводу людей, а поэтому вести переговоры не хочет. Пусть рабочие завода без пришлых зайдут к нему в контору. Артем отвечал Блэку, что тот, кто хочет накормить детей рабочих досыта, тот, кто свою жизнь отдает делу рабочих, никогда для рабочего человека не будет посторонним.

— Хотите, чтобы завод работал, — выполните наши требования, не хотите — забастовка будет продолжаться…

В Москве восстание уже началось.

В ночь перед вооруженным восстанием в Харькове в городском драматическом театре шла новая пьеса Е. Н. Чирикова «Евреи».

Через сотников и десятников дружинникам было отдано распоряжение собраться в театре. Ближайшей целью такого приказа было предупреждение погрома, который черносотенцы хотели устроить в театре и сорвать спектакль. Другая, более важная цель — театр был удобен в качестве сборного пункта дружинников. После спектакля «зрители» по Мещанской, Московской и Старомосковской улицам должны были идти на Гельферих-Саде.

Перед последним актом выступил директор театра: он говорил о значении пьесы Чирикова и особенно ее последнего акта. Он закончил свое выступление выражением надежды на то, что придут новые времена и положат конец этому позорному явлению — еврейским погромам в России. В семье народов великой страны не будет тогда униженных и оскорбленных.

Пьеса окончена. Свет погашен. В зале могильная тишина. И вдруг откуда-то сверху слышится голос: «Товарищи! Мы объявляем войну царским палачам, угнетателям народов. Близок час расплаты!» Вниз с балкона летят прокламации с призывом к вооруженному восстанию.