– И в мыслях не было! – истово заверил толстяк. – Вот пусть я провалюсь на месте, ежели…

– В таком разе, – распорядился капитан, – приготовь для нас два… три бочонка пива! Ребятам тоже пить охота. Закругляемся, парни! Ни черта тут нет, дальше пойдем!

– Это я всенепременно! – засуетился трактирщик. – Три бочонка! Какого ни на есть лучшего! Холодненького! Я и сам хотел предложить, только не осмеливался!..

Тем временем к трактиру, окруженному цепью из трех десятков гвардейцев, подкатила, грохоча, вышибая из дороги клубы белой пыли, большая телега, грубо разукрашенная травяными и цветочными венками, запряженная мощным мохнатым битюгом. В телеге той помещались четверо крестьянских парней, развалившихся в разухабисто вольных позах, да на облучке еще восседал, подбоченившись, мужик постарше, пышнобородый, широкоплечий, в разодранной на груди рубахе, в коротких штанах, обнажавших могучие икры. Парни, не обращая никакого внимания на пространство за пределами телеги, орали какую-то песню и заткнулись только тогда, когда здоровяк-возница, натянул поводья, остановив разбежавшегося битюга.

Ближайшие гвардейцы лениво подтянулись к телеге.

– Поворачивай! – качнул копьем один из них. – Не велено!

– Чегой-то? – удивился мужик на облучке. – Кого? Куда поворачивать?

– Обратно! – кратко объяснил гвардеец.

– Почему? – непонимающе раскрыл рот здоровяк.

– Сказано тебе – не велено. Мартина Ухореза ловим, слыхал о таком? Обыскивают твой трактир.

– Дак а мы-то тут при чем? – все не мог взять в толк мужик. – Мы с душегубами никаких дел не имеем, ага. Мы со свадьбы едем! Нам в трактир надобно, у нас выпивка кончилась… Во! – перегнувшись назад, он поднял со дна телеги и продемонстрировал, покултыхав вниз горлышком, пустой кувшин.

– Не велено!

– Да недопили мы! – всплеснул руками, дивясь непониманию служивых, здоровяк-возница. – Со свадьбы едем и недопили. Нам бы еще по кружке на брата! Медяки имеются, тут не сомневайтесь…

– Вот дубины деревенские… – вздохнул гвардеец. – Толкуешь им, а они все свое… Поворачивай! – повысил он голос.

Кто-то из парней затянул было снова песню, но его не поддержали. Более того, проникнувшись трагизмом происходящего, треснули по затылку, чтоб замолчал.

– Что же это, братцы?! – возопил возница. – Ведь медяки-то есть! И трактир – вон он! А выпить не дают!..

Гвардейцы, слышавшие этот полный неподдельной скорби вопль, дружно заржали:

– Дома допьете, болезные!

– Дома жены… – вздохнул мужик. – Они разгуляться не дадут.

– А почему вы решили, что Мартин в этот трактир мог сунуться? – спросил вдруг с телеги светловолосый парень, который, кажется, был потрезвее своих товарищей.

– То не мы решаем, а капитан, – пояснил подошедший на шум вислоусый гвардеец, видно, заскучавший в карауле. – Да и решать тут особо нечего… Куда ж ему еще податься? В окрестных деревнях не укроется, там все друг друга знают, а за его рыжую башку такая награда объявлена – десять семей два года кормить можно. В северные леса ему путь заказан – длинноухие, которым он так насолил, враз его вычислят. К Длинной реке, на юг, Ухорез тоже не двинет. Он, чай, не дурак, чтобы решиться по воде сплавляться, где – на просторе-то – он как на ладони будет. Одна ему дорога: к Утренней Звезде.