Василий засмеялся. — Вот это я и называю ШИЗО. Хочешь — поднимайся в бессмертие. Хочешь — подыхай от пресыщения. Как раньше на масленице подыхали купцы, обожравшиеся блинами. Каждому свое! А ты уже черт-те что напридумывал. Чуть ли не фашистами нас обозвал.
Алик долго молчал. А потом сказал неожиданно:
— А во имя чего все это?
— Как во имя чего? — удивился Василий. — Во имя бессмертия!
Алик бросил за окно давно потухшую сигарету и почти выкрикнул:
— А если я не хочу его?!
— То есть как это не хочешь?
— А так, — рассердился Алик,— если я плюю на ваше бессмертие!
Василий засмеялся:
— Возвращаешь Богу свой билет, что ли? Слушай, ты действительно какой-то литературный персонаж. То из Горького бабахнешь, то из Достоевского.
Алик обиделся:
— Я за себя говорю! Только за себя. Я, например, не хочу бессмертия. Я хочу на этой земле прожить свою собственную жизнь. Только свою, единственную. Пусть грешную, но мою. Прожить так, как мне хочется. Не нужно мне вашего бессмертия!
Василий ему не поверил:
— Опять ты чьи-то чужие слова говоришь.
— Почему?
— Да потому, что ты АЛ. Ты бывал уже там. Ты знаешь, что бессмертие — это данность. Данность! Распорядиться своим бессмертием можно по-разному. Можно наверх подняться, можно упасть вниз, в тартарары, а можно веками в прихожей толкаться среди монстров нераскаянных. Ты-то их видел! И черную бездну видел! От бессмертия не убежишь, Саша! Не вернешь билета, пока не доедешь до конечной станции. С названием «Страшный суд».
За окном опять застрекотал, весело набирая обороты, кузнечик. И Алик сказал:
— Ты не любишь Землю, Вася… Разве можно ее превращать в ШИЗО?
Василий возмутился:
— Как же можно не любить свою мать?! Я смотрю на нее, и у меня сердце обливается кровью. Она же задыхается от наших мерзких испарений. Мы высасываем ее последние соки! Посмотри на ее старые обвисшие груди. Она молчит, ждет, когда же мы наконец поймем, что она уже не в силах кормить великовозрастных недорослей! Ждет, когда в нас заговорит совесть. А мы прыгаем по ее иссохшему материнскому лону и восхищаемся: «Ах, пригорки! Ах, ручейки!», — Василий замолчал. А потом закончил сурово: — Глиняные отреклись от отца. И убивают свою мать! Она уже при последнем издыхании. Знаешь, что зеки на зоне делают с убийцами своих матерей?
У Алика мурашки пробежали по коже. Он ощутил мощную упругую энергию Василия. Спросил растерянно:
— Что же делать, Вася?
Василий отрубил, ставя точку в своей концепции:
— Глиняных — в ШИЗО! Исполнить завет — возделывать землю. Мы должны снять с нее проклятие, полученное за нас. А это мы можем сделать, только достигнув бессмертия! Мы объясним глиняным, что смерть — это не конец. Это просто перевод ученика в следующий класс. И тут второгодников не бывает. Тебя не оставят второй раз на Земле гонять лодыря. Всех переведут! Без исключения. Только одних классом повыше, а других… — Василий засмеялся зло. — Сытых кретинов-двоечников ждет спецшкола для «душевноотсталых» монстров. Со строгими наставниками. Наш ШИЗО им раем покажется. Но никто их не пустит назад. Доучиваться у нас. Они вечно будут отбывать свое бессмертие там! В вечной смерти!
Резко щелкнул выключатель. Затрещала, вспыхнула низкая лампочка. Алик зажмурился. В дверях стоял Никита в белоснежном халате:
— Василий Иванович, приборы настроены. Все готово к диагностике. Пора.
Василий даже не обернулся к нему. Пристально смотрел на Алика. А сказал Никите:
— Сейчас идем. Закрой дверь с той стороны, полковник.
Тихо стукнула легкая дверь. Лампочка так и осталась гореть. |