|
Но сон не шел. Василий поворочался на диване, пока не заметил книжную полку у письменного стола, оставшуюся в номере от прежних владельцев. Он подошел к полке, раздвинул стекла. Книги на ней подобрались специфические: «История ВКПБ. Краткий курс», «Биография И. В. Сталина», «Статьи и речи т. Георгиу Деж». Василий сначала удивился такому подбору, но потом сообразил, что все более или менее приличные книги были просто украдены отдыхающими и обслугой. Осталось то, что никак не могло пригодиться в нормальной жизни. Он хотел уже плюнуть на чтение, но вдруг натолкнулся на серый том «Истории дипломатии», изданной как раз перед Великой войной — в 1941 году. Том был только один — первый. От древних времен до Парижской коммуны. Том второй — от коммуны до Великой войны — пригодился кому-то дома.
Василий подобрал полы халата и плюхнулся с книгой на диван. Он раскрыл книгу наугад, на первой попавшейся странице. И прочитал: «Русы-язычники договоры скрепляли клятвой, клялись оружием своим, приговаривая: „Да не имут помощи от Бога, да не ущитятся щитами своими, и да посечены будут мечами своими, и да будут рабами в этой жизни и в той». И еще прочитал Василий в этой книге, как пришли ко князю Владимиру его послы из Византии и хвалили ему веру греческую и их службу церковную: «И не знали — на небе или на земле мы… ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем ужде здесь пребывать в язычестве». И поразился Василий — откуда же эти дикие русы знали, как там на небе? Неужели они тоже летали, как этот блаженный истребитель Алик? Только он успел так подумать, шевельнулись зашторенные занавески, как будто в «люксе А» кто-то открыл дверь. Но дверь открыть никто не мог,— она была заперта на ключ изнутри. Василий вздрогнул и повернулся к двери. У обитых кожей дверей, уже здесь, в номере, опустив голову, стоял Алик в форме лаборатории. Василий засмеялся тихо: — Кого я вижу! Проходи. Садись. Алик медленно проплыл к креслу, как облако, плавно опустился в него и поморщился. — Что с тобой? — посочувствовал ему Василий. Алик сказал, не разжимая губ: «Да этот коллега — коновал… Какую-то наркоту в меня вкатил… кубов десять… Еле соображаю…» — Так иди к себе. Ляг, — забеспокоился Василий. «Сейчас, — согласился Алик. — Только два слова скажу». — Иди, — уговаривал его Василий. — Потом. Алик поднял бледное лицо: «Я должен тебе это сказать. Я Светлане обещал». Василий посмеялся по-дружески: — Всем ты наобещал. И Марине, и Светлане… Обещалкин. Алик не обратил на его шутку внимания, он продирался к мыслям через дебри наркоты: «Вася, ты это обязан знать… Марина — твоя дочь. Ты — отец ее, Вася… Этого никто не знает: только ты, я и Света…» Василий захлопнул до сих пор раскрытый том «Истории дипломатии». Хотел захохотать недоверчиво, заорать на Алика, но положил книгу на столик и признался: — Я догадывался… «Я так и знал», — кивнул Алик. Вот тут Василий засмеялся: — Ну и что?! В паспорте-то у нее отцом Николай Николаевич записан! Чем докажешь, что я знал? «Это конечно», — с трудом согласился Алик. Василий рассердился и встал: — Ты меня обличать явился?! Иди отсюда! Или я охрану позову! Алик спросил: «А Магамба откуда знал?» — Он не знал ничего! — громко соврал Василий и осекся. Алик подплыл к Василию, дотронулся пальцем до его лба, который помазал кровью Магамба: «Берегись, Вася». |
