— Бери, Матвей Иванович, свои полки, командуй. А то чуть было не опоздал бить Бонапарта.

— На мой век, ваше сиятельство, сражений хватит, — ответил Матвей Иванович. — Не Бунапарте, так другой кто объявится.

В армии находилось восемь казачьих полков. Но почти две с половиной тысячи казаков в них отсутствовали: их использовали для охраны обозов и тылов, и как вестовых, и для конвоя, и на дежурствах. Просматривая сводную ведомость расхода личного состава полков, Платов схватился за голову. Негодуя в душе на узаконенный армейский произвол, тут же решил: «Ладно. Сейчас предпринимать что-либо поздно. Великий Александр Васильевич говаривал: воюют не числом, а умением. Казаку же умения не занимать. Будем следовать совету Суворова».

Нанеся неприятелю под Пултуском поражение, русская армия отходила, организованно, изматывая неприятеля внезапными нападениями, неожиданными и дерзкими. Особенно умело действовали казаки. Они врывались в расположение врага, наносили удары в самых неожиданных местах, сея в неприятельских рядах страх и смятение. И так же неожиданно, как и появлялись, исчезали.

26 января, на следующий день после прибытия в армию Платова, русские части завязали с неприятелем бой у Прейсиш-Эйлау. Возглавляемый Багратионом арьергард, закрепившись на дороге меж двух больших озер, стойко удерживал позиции, отражая яростные атаки конницы маршала Мюрата.

Однако силы были неравны. Во много крат превосходящий противник потеснил русские войска, ворвался в город. Подоспевшие части генерал-майора Барклая-де-Толли контратаковали французов и уж было вышибли их, но прибывший к месту сражения Наполеон повелел бросить свежие силы. Казалось, участь города и сражения предрешена: русские отошли, Барклай-де-Толли тяжело ранен, и его унесли.

Став в голове свежей дивизии, генерал-лейтенант Багратион повел ее к Прейсиш-Эйлау. Он шел с обнаженной саблей в руке, а за ним в плотных рядах шли русские солдаты, выставив трехгранные штыки. И когда генерал бросился вперед, войско, словно огненная лава, затопило улицы города. Противник бежал.

Наступили сумерки, и французы не посмели предпринимать активных действий. Отойдя, они расположились бивуаком.

В полночь из главной квартиры Беннигсена поступил приказ: город оставить. Генералу пытались доказать, что делать это неразумно, что нельзя уступать победу, завоеванную такой ценой, но немец оставался неумолим.

— Мы будем бить Бонапарта там, на высоте, — указывал он на возвышенность за городом.

Всю ночь на высотах слышались голоса артиллеристов, устанавливавших орудия, скрип повозок. Войска готовились к решающему сражению. Позади них, всего в тридцати верстах, находилась важная крепость Кенигсберг, к которой никак нельзя было допустить врага.

Русская армия расположилась на широком фронте в плотных строях с сильными резервами. На правом крыле — корпус генерала Тучкова, в центре — Сакена, на левом, южном крыле — Остермана. Южнее этого крыла, в местечке Серпалан, находился отряд Багговута. Все отряды имели сильные артиллерийские батареи.

Генерал Платов расположил казачьи полки за боевыми порядками пехоты: четыре — за левым крылом, два — за правым и еще два — в центре.

Наступил рассвет, тяжелый и тревожный. По-прежнему сыпал снег, дул ветер, мороз усилился. Усталость валила с ног: многие за всю ночь не сомкнули глаз. Но солдаты знали, что с утра начнется сражение, и сознание этого заставляло их действовать, забыв об усталости…

И вот забили дробь барабаны, прокатились из конца в конец необозримого строя команды, ожили заснеженные склоны высот, и замерли в строю люди, ожидая вражеской атаки. Семьдесят тысяч человек приготовились к сражению.

У французов столько же. Они торопятся вначале сбить русских ударами с флангов, прежде чем подойдет семитысячный корпус Лестока, а потом уже без труда разделаться с пруссаками.