— Тебе бы в штабе бригады служить, — похвалил его Берзалов.

— Э — э-э… — кисло среагировал Куоркис, — не моё это дело…

— Ну да, — с иронией согласился Берзалов, полагая, что Славке с его талантами только там и место.

Куоркис был в своей стихии — дай ему порассуждать, он и не такое наплетёт. Лучше ни о чём не знать, спокойнее жить буду, думал Берзалов. Не успели Третью мировую проиграть, как новую затеваем, только теперь между собой, за власть, за территории. Эх, народ, народ… — дивился Берзалов, нет тебе покоя.

Штаб бригады находился в Туле, не в самом городе, конечно. Связи со штабом бригады у взводов не было. А это значило, что Славка Куоркис надыбал канал информации. Разумеется, он об этом ничего не скажет, но вестями делиться будет. Однако Куоркис неожиданно разоткровенничался:

— Есть там у меня приятель в узле связи. Тарасова помнишь?

— Юрку, что ли? — удивился Берзалов и едва не поперхнулся пивом. — Так он же?..

— Ну!.. — радостно блеснул зубами Куоркис и возбужденно втянул в себя воздух.

— Помню, конечно! — так же восторженно воскликнул Берзалов. — Постой, постой, он же артдивизионом командовал?!

От гибели бригаду спасло то обстоятельство, что её перед самой войной, буквально за несколько дней, сняли из‑под Владикавказа и перебросили под Старый Оскол в сосновые леса, где сохранились укрытия ещё со времен отечественной войны. Видно, в Генеральном штабе решили прикрыть центральные районы страны с юга на случай десанта противника. Только того десанта не случилось. Этот десант по слухам уничтожили ещё на подходе, ещё в воздухе, на границах СНГ, превратив за одно пол — Европы в радиоактивную пыль. Теперь оттуда второй год ни слуху, ни духу. Одни радиоактивные ветра и дожди. Тоже проблема. Рано или поздно придётся туда переться и смотреть, что там творится, но до этого надо навести хотя бы видимость порядка у себя дома, со своими генералами и политиками.

— А теперь в связи, — многозначительно поднял свои чёрные брови Куоркис.

Любил его Роман за это — за удаль и дружеский трёп, была в их взаимоотношениях какая‑то теплота, а это по нынешним временам большого стоит. Разучились люди понимать друг друга, всё выгоды ищут.

— Я не знал… — признался Берзалов, потягивая пиво, после второго бокала оно казалось ему горьким.

— И не мог знать. Его только две недели назад назначили.

— А — а-а… — вспомнил Берзалов. — Хромова в госпиталь положили.

— Точно, — согласился Славка Куоркис. — Хромов в тяжелом состоянии.

— Что сказал Тарасов? — спросил Берзалов, не потому что не хотел обсуждать положение капитана Хромова, а потому что в этом вопросе всё было оговорено раз двадцать и все невольно только ждали смерти Хромова.

— Тарасов сказал, что грядут большие перемены. Что восстанавливается связь с другими боеспособными группами. Что якобы в Белгородской области наблюдается активность. Что будут делать новую структуру армии, и что в этом деле нам отводится ключевая роль. Но имей ввиду, что я тебе ничего не говорил. — Славка заржал радостно, совсем, как в летних лагерях, где проводились сборы.

— Ага — а-а… — глубокомысленно согласился Берзалов и налил себе ещё.

С одной стороны, это означало — прости — прощай спокойная окопная жизнь. Конечно, их не для этого готовили столько лет. Правда, есть мнение, что они своё уже отдали — для тех, кто больше всего устал. С другой стороны, после сумятицы мировой, после стольких смертей и полутора лет неурядиц хотелось собраться с духом и мыслями, ощутить хоть какую‑то опору под ногами.