|
Хорошо. Я расскажу. Пример, по-моему, довольно яркий. Это была трудная осень 1941 года, когда наши войска отступали. Особенно тяжело переживал отступление командир одного из полков Северного фронта. Он свирепо поглядывал на тех, которые заговаривали о тяжелом положении. Два чувства двигали им тогда: ненависть к врагу и вера в победу. И вот однажды случилось то, о чем я и хочу вам рассказать.
Звонок.
Женя. Ничего, Антонина Николаевна. Леня. Продолжайте, пожалуйста! Яковлева. Полк проходил через сожженную артиллерийским огнем деревушку. Командир разрешил привал. Заснули бойцы, а командир присел на пороге и разложил на коленях карту. Вдруг слышит, к нему кто-то подходит. Поднял голову — стоит перед ним старик. «Ты, что ль, командиром будешь?» «Я, — отвечает командир, — а ты что хочешь?» «Спросить тебя хочу, долго ли вы еще отступать будете?» Побледнел командир. Подняли головы проснувшиеся бойцы, стали прислушиваться. «Где же это видано, — продолжал старик, — где же это видано, чтобы русские от немцев бегали? Эх, вы, вояки! Этак и до Москвы недалеко!.. Совсем, что ли, уходите?» «Вернемся, отец, слово солдата даю, что вернемся!» Махнул старик рукой и ушел. И все боялись на командира взглянуть. Слышали, как дышит он прерывисто, словно больной.
В класс вбегает шестиклассник.
Шестиклассник. Вы что, звонка не слышали? Ваня и Гера. Закрой дверь. Марш отсюда!
Шестиклассник убегает.
Яковлева. Прошло три года. Командир, умелый и бесстрашный воин, получил звание генерала, стал Героем Советского Союза. Но никогда не забывал он о старике. Как задумается, помрачнеет, так уж все знают — старика вспомнил. К этому времени силы гитлеровской армии были сломлены. Наши войска одерживали победу за победой. И довелось нашей дивизии освобождать это самое село. Командир тотчас же отправился искать старика. Выходит наш дед, оборванный, одряхлевший… Смотрит на командира, не узнает. «Сынки мои, сынки мои…»— бормочет, и слезы по щекам. «Помнишь, ты спрашивал меня вот тут, на этом самом месте, долго ли мы отступать будем? — говорит генерал. — Я тебе тогда сказал, что вернемся, и ты не поверил. А мы вот, здесь, пришли!» Обнял его старик. «Героем ты стал, — говорит. — Наград-то у тебя, наград!.. Дай же и я тебя награжу!.» — и приколол к груди генерала четыре Георгиевских креста. «Прими от полного георгиевского кавалера честную солдатскую награду». Смотрю я, а у нашего генерала на глазах слезы. «Великое тебе спасибо, отец!»
Валентин (вставая). Антонина Николаевна!
Мальчики дергают его сзади.
Пусти, я серьезно… Антонина Николаевна, разве вы были на фронте? Яковлева. Да. Была. Вы свободны, ребята. (Садится к столу и записывает в журнал.)
Мальчики, взволнованные рассказом, прощаются с Яковлевой и выходят из класса.
Валентин (задерживаясь). Одну минутку, Антонина Николаевна… Яковлева. Да? Валентин. Я понимаю, вы должны презирать меня… Я очень перед вами… видите, тогда я шел извиняться… А сейчас я потому, что мне очень стыдно. Яковлева. Листовский… Валентин. Только, пожалуйста, не перебивайте! А то кто-нибудь войдет, и я не успею сказать… (Держит дверь, которую снаружи дергают.) Я хочу сказать вам. Конечно, я виноват… меня забавляло… что вы так смущались, вспыхивали… Я не сразу сообразил, что это подло… Вы очень хорошая учительница, все ребята так говорят, и вот посмо́трите, вас будут любить так же, как и Бориса Ивановича. |
