— Кто сказал тебе? Не он же сам?

— Она…

— А мне ни слова!

— Она не хотела пугать тебя заранее, — сказал юноша, — ты ведь знаешь ее твердость! И быть может, как она сказала, без причины. Но этой причины достаточно для нас. Он видел прекраснейшую из всех германских девушек и пожелал сделать ее своею: да и кто из видевших ее не пожелал бы того же? Он хотел…

— Ильдихо? Мое дитя! Пойдем! Поспешим! Домой! Скорее!

Они быстро пошли к остроконечной западной части острова, где на тенистом берегу лежал грубый бревенчатый плот. Дагхар быстро спустил его на воду, оба вскочили на него, и он стрелою помчался по течению. Юноша спереди подталкивал его длинным шестом, то справа, то слева, а на другом конце старик правил широким рулем, держа курс к правому южному берегу. Оба были возбуждены, полны нетерпения и торопились домой.

Когда вдали замерли слабые всплески руля, прежняя глубокая тишина снова легла на реку и на опустевший островок.

Прошло немного времени, безмолвие не нарушалось.

Внезапно широкий ствол ивы, под которой совещались германцы, как будто вырос: между верхними ветвями дерева показалась темная фигура.

Сначала стала видна голова в шлеме, затем широкоплечий стан без плаща, двумя сильными руками опиравшийся о верхушку дерева. Фигура чутко прислушалась и зорко осмотрелась кругом; но все было тихо, и через несколько минут из дупла на землю спрыгнул человек. За ним соскользнули еще двое.

— Не прав ли я был, о господин? — с юношеским жаром вскричал один из них. — Разве не так все было, как я говорил?

Тот, к кому он обращался, не отвечал. Темнота скрывала его черты, фигура же его была низкорослая, коренастая, но благородной осанки.

— Запомни все имена, Хелхаль, — приказал он другому из своих спутников. — Я не забуду их: Визанд, Ротари, Вангио, три склабенских пса. Пригласи их на наш трехдневный праздник Дзривилы, богини коней. Это в обычае и не возбудит подозрений. Мне нужны они сами, все их приближенные и родственники, все!

— Господин, ты доволен? Отдай же мне условленную награду, — снова заговорил первый. — Ты думаешь, легко было предать молодого благородного господина, мне, его собственному щитоносцу? Только одна безграничная, страстная и безнадежная любовь к этой девушке могла принудить меня… Ты не поверишь, как она хороша, господин! Как стройна, и полна, и бела…

— Стройна? И в то же время полна? И бела? Я увижу, так ли это!

— Когда?

— Конечно, в день ее свадьбы. Я там буду.

— Спеши! Ты слышал, Эллак уже… мне нужно спешить! Когда, когда дашь ты ее мне?

— Когда я вполне уверюсь в твоей верности и молчании. Посуди сам: ты предал своего господина, которого ты не любишь, а лишь боишься: каким средством должен я удержать тебя от измены мне?

— Каким средством? Каким хочешь. Самым верным и надежным, какое ты можешь придумать!

— Самым верным? — медленно повторил тот, запуская руку под свой широкий плащ. — Хорошо, будь по-твоему!

И выхватив длинный кривой нож, он так быстро и ловко вонзил его в живот ничего не ожидавшего предателя, что конец оружия вышел у него под ребрами, и тот, не вскрикнув, упал на спину.

— Оставь его, Хелхаль. Вороны найдут его. Пойдем.

— Господин, позволь мне одному переплыть на остров, где мы спрятали челнок. Я приеду сюда за тобою. Ты уже проплыл почти всю реку. Тебе трудно будет плыть еще.

— Молчи. Что значит для меня ничтожная частица Дуная? Плаванье принесло плоды. Я срублю одним махом не только эти мелкие кусты, старые и молодые, но и согну эти гордые дубы: гепида и амала.