Запутавшийся мозг выдает сообщение: «Не удается определить, которую из эмоций сейчас следует активировать: нежность или замешательство». Вот он, Себастьян негодник во всей красе! Он качает головой, и мгновение спустя до меня доходит: наивный мальчик колокольчик здесь я.

Себастьян откидывается на спинку стула и смеется. Мне капец. Полный капец!

Я не угадываю его мысли. Я его не понимаю.

Я не знаю, о чем он думает; не знаю, прикалывается он надо мной или настроен серьезно. Но еще никогда в жизни мне так дико не хотелось губами припасть к чьей то шее и взмолиться: «Люби меня, хоть немножечко!»

Глава седьмая

Домой я еду как в трансе, едва помня случившееся после ланча. Уроки слились в расплывчатое пятно. Потом я долго сидел с Осенью и помогал ей с домашкой по матану. Не уверен, впрочем, что от меня был толк или что мы решили все правильно.

Я снова и снова проигрываю в голове разговор с Себастьяном, снова и снова гадаю, обрадовался ли он нашей встрече так сильно, как кажется мне. Мы с ним флиртовали? Примерный мальчик Себастьян сбежал с занятий, чтобы закайфовать от чего то запрещенного? При мысли о таком в мозгу у меня происходит функциональный сбой.

Еще я пытаюсь осознать, что на следующей неделе Себастьяна не будет. Я всегда любил школу, но лишь наши встречи на семинаре делают последний учебный семестр терпимым.

Возникает неплохая мысль, и я нащупываю сотовый.

Сможешь писать мне из Нью Йорка?

Отправив сообщение, я тотчас сожалею о содеянном, хотя что мне терять на этом этапе? К счастью, Себастьян не дает мне как следует себя накрутить: вскоре экран телефона загорается снова.

Я буду работать с редактором, поэтому точно свое расписание не знаю, но да, я постараюсь.

Я выбираюсь из машины, закрываю дверцу и, по прежнему улыбаясь экрану сотового, захожу на кухню. Мама, уже в переодевшаяся в радужную пижаму, моет посуду.

– Привет, милый!

– Привет! – отзываюсь я, прячу телефон и снимаю куртку. От рассеянности я дважды роняю ее, прежде чем повесить. – Ты пораньше сегодня вернулась?

– Скажем так: мне понадобился бокал доброго вина, – отвечает мама, закрывает посудомойку и показывает на холодильник. – Ужин я тебе оставила.

В знак благодарности я целую маму в щеку и направляюсь к холодильнику. Вообще то я не особо голоден – стоит вспомнить ланч в Бригаме Янге, и в животе снова начинается революция, – но если не сяду есть, то прошмыгну к себе в комнату и буду перечитывать Себастьяновы эсэмэски, пока не свихнусь. Впрочем – будем реалистами! – эта участь меня все равно не минует.

К пищевой пленке на тарелке с ужином прилеплен стикер с запиской «Ты моя радость и моя гордость». Я улыбаюсь и срываю записку, хотя чувствую, что видок у меня полубезумный, глаза из орбит вылезают.

Мама смотрит на меня с другой стороны кухонного острова.

– Ты кажешься… слегка взвинченным. У тебя все хорошо?

– Да, все отлично. – Я разогреваю себе ужин и наливаю воды, физически ощущая пристальный мамин взгляд. – Что у тебя на работе?

Мама обходит вокруг разделочного стола и прислоняется к нему, словно собираясь ответить. В кармане у меня вибрирует сотовый. Как обычно, в это время прилетает эсэмэска от Осени.

Но еще есть сообщение от Себастьяна.

Кста, спасибо за ланч.

Денек был так себе, но ты все исправил.

Спокойной ночи, Таннер!

«Американские горки» в животе продолжаются: вагончик заползает на вершину горки и несется вниз.

– Таннер! – Мама собирает волосы в хвост и закрепляет резинкой, которую снимает с запястья.