Я не отвечал — мне было хреново. Вернее, мне было не просто хреново — ко мне вплотную подбирался маленький полярный зверек зеленоватого оттенка. Зеленоватого, как эта проклятая жижа, которая теперь вытекала из меня… ох, как я счастлив, что Серега тащит меня сейчас в таком положении, что эта дрянь из меня хоть понемногу капает. Но все равно — господи, как мне хреново! Господи! Ну на кой ты придумал и сотворил болота?! А? Другого способа поиздеваться над людьми не нашлось? Ну и издевался бы себе… а я-то, я-то здесь при чем?!

Эх, если бы в этот момент мне на мушку попался тот проклятый старикан, который загнал нам с Серегой эту хренову карту, — блин горелый, пятьдесят пять патронов за нее отдали! Пятьдесят пять чистеньких, аккуратненьких, один в один автоматных патрончиков калибра семь зэпэтэ шестьдесят два, не моего калибра, а то бы хрена лысого он получил, а не патроны! Попался бы он нам сейчас — мамой-фрезой клянусь, высадил б в него полный рожок, не пожалел бы на гада! У-у-у… мля, не могу больше… утопите меня на хрен! Хочу тихо лежать на дне и раз в сто лет выпускать ма-ахонький пузырик, а потом снова засыпать на следующие сто лет.

И все-таки мы добрались до островка и упали с маху на влажную, похлюпывающую, но — черт ее побери! — твердую землю и минут двадцать валялись, как два трупа, без малейшего движения. Потом Сергей, кряхтя, словно столетний дед, поднялся, отволок меня чуть повыше, аккуратно прислонил к кривому деревцу и принялся рыться в мешке.

— Ща, Санек, — шептал он, — еще малехо потерпи… сварганю костерок… и сразу тобой займусь, лады?

Сам он тоже выглядел далеко не Аполлоном Бельведерским — так же как и я, весь, от макушки до пяток, измазан в грязи, оба сапога уже давно хлюпали на полболота, ладони ободраны о слегу. Но я твердо знал, что он не врет и, как только запалит костер и сможет видеть, что делает, он займется сперва мной, а лишь потом собой.

Потому что он, Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трех лет от роду, бродяга, «горелый следопыт» — человек. А я, «АКС-74», автомат. И я ему нужнее, чем он — мне!

КОВБОЙ

Если бы старший постовой знал это слово, он бы непременно сказал, что к ним приближается чоппер.

Однако старшой никогда не слышал про американских байкеров, равно как и про их любимые транспортные средства. Поэтому он ограничился плевком в дорожную пыль и обращенной к пулеметчику фразой:

— Колян, глянь, шо за хрень до нас ползет?

— Хрень, — вяло кивнул второй постовой. Ему было жарко, тоскливо и хотелось пить, а приближавшийся к блоку большой черный мотоцикл избавления от жары и жажды вовсе не сулил.

— Занятная, однако, хрень, — старшой, переломив обрез, несколько секунд сосредоточенно разглядывал медные кругляши гильзы, затем ловко выдернул из правого ствола патрон с мелкой дробью, вставив взамен картечный.

— Че-то она слишком тихая для ейных габаритов и скорости. Федькина колымага, так токо ручку тронь, ревет, аж на другом конце поселка куры бесятся.

— У Федькиного зверя двигло раздолбанное, — возразил пулеметчик, — и глушака нет.

— И черепа, — задумчиво добавил третий постовой.

— Да-а, — протянул старшой, глядя на подкатывающийся к блоку чоппер. — Башкень что надо.

Череп был укреплен над фарой и принадлежал он явно не травоядному. Как, впрочем, и не одному из ведомых постовому зверей. Похож на медвежий, но слишком вытянут впереди и клыки, клыки… клычищи. Из новых, видать, тварюка, свежевылупившихся. Ох, не приведи господь с такой повстречаться.

С другой стороны, сообразил старшой, кто-то уже повстречался с клыкастой зверюгой и, судя по трофею, небезуспешно.

— Эй, ковбой, — окликнул он мотоциклиста, — шо за башкень у тебя спереду привешена? А?

Позже старшой так и не смог объяснить своим подчиненным, что же побудило его назвать проезжего именно так: ковбой! Кое-какие воспоминания о киношных всадниках на горячих мустангах у него имелись, да вот незадача — на соратника Гойко Митича или Грегори Пека мотоциклист не походил совершенно.