И он знакомо ощерился. Вот удивительно одинаковый у них в эти мгновения был оскал. Будто их к нему специально приучали.

– А как же! Хочешь посмотреть?

– Так точно, хочу.

– Ну смотри. Только недолго.

Но смотрел, конечно, большей частью он сам. Уставился, как влюбленный кролик на сытого удава. Девка и в самом деле казалась на снимке сытой до отрыжки. Мне стало очень интересно, на кого же тогда замкнули ее саму? У Чары – Зои Катковой был снимок, естественно, Каткова, а у Куры – Ларисы – тоже Девки.

Она, показав мне его, спросила, как у проверенного боевого товарища:

– Как думаешь, кого мочим?

– Ума не приложу, – поосторожничал я. И тут прорезался Чубчик, улыбчивый, казацкого вида парень, который до этого прислушивался к нам, пыхтя над установкой снаряда в направляющих. Родич Шмелева явно не учел, что собирать всю его музыку будут не посреди лаборатории. Сырая конструкция, сырая.

– Вазиани это, – кивнул он на полосу. – Старая запасная полоса.

Основная, где наша база, – вон там, за горкой.

Мы переглянулись с Ларисой и уставились на Чубчика, давая понять, что название нам ничего не говорит. Плюс разношерстной команды в том, что каждого судьба по своему маршруту носила – суммарный опыт больше. А для Катка хорошо, что если исчезнут люди, – там, дома, никто между их исчезновениями связи не обнаружит. Чубчик, уловив наше недоумение, объяснил понятнее:

– Тбилиси это. Грузия.

Ох, е... Мог ведь и сам я догадаться – по участию во всей этой бодяге Каткова. Ему, видать, мало показалось тех давнишних саперных лопаток...

– Ты смотри, – небрежно сплюнула Лариса, – жалко мужика.

Как будто она уже стояла возле гроба объекта. Но гадать действительно было не о чем. Шансов Каток и его наниматели‑спонсоры Шеварднадзе не оставили. При такой ораве, которую они собрали, им лишь бы до огневого рубежа добраться. Я видел, как они оружие пристреливали. Не новички. И повадки такие...

Пожалуй, мне не то что в нынешнем состоянии, но и в лучшие свои дни больше, чем с двумя, наверно, и не справиться...

Если и в первой группе такие же – быть сваре за грузинский престол...

Врать не буду: созрел у меня один планчик... Правда, профессионал меня поймет: жалко было задумку Катка портить. Страсть хотелось посмотреть, как дело пойдет и чем кончится. Кто знает, месяца три назад, может, и я бы на такое дело да за такие бабки тоже с удовольствием бы подписался.

Но сейчас не судьба. Все за меня, окончательно и бесповоротно, решил Он. Руками заговорщиков.

Каток ведь сам, своей попыткой использовать меня втемную в деле купли‑продажи оружия, лишил меня всякого выбора. Снаряды‑то эти, два оставшихся, я нейтрализовал еще в гараже продавца. Навестись‑то они еще, может, и наведутся, только вот взлететь – ну никак. Вот этому – саботажу с ракетными запалами – меня действительно учили. А вот восстановлению их после собственных шкодливых ручонок – нет. Признаться в порче ценного оборудования я не мог: в этом случае я сразу, мгновенно, становился Каткову совершенно не нужен.

Короче, у Него осечек не бывает. Если уж Он решил, что кому‑то невпротык, то рыпаться – пустые хлопоты. Кому пришел срок – тот и на арбузной корке шею сломает. А кому еще жить, того и ПТУРСом не возьмешь.

Я ума не мог приложить, как бывший политбюрошник выпутается на этот раз, но, похоже, Он пока на его стороне. Да и мне ведь тоже, спасаясь самому, придется волей‑неволей спасать и его. Потому что идти в тот лесок с неисправными снарядами – для меня однозначное самоубийство. Даже если бы они и отказались от идеи с поросенком, тут же бы опять о ней вспомнили. Но непонятно: на кой Катку и его нанимателям через мой труп след на Россию выводить? Доказать, что я в подготовке покушения участвовал, – нечего делать.