– Почему его устранили?

– Продавца?! Мне ничего...

– Шмелева!

– А‑а... Во‑первых, деньги ему нельзя было оставлять. Слишком большая сумма. А потом, после почти удавшегося ухода с места продажи, который ты Шмелеву организовал, кавказские товарищи разгорячились. Но убивать тебя тогда еще было нельзя, вот и... После того как Шмелев вывел тебя из строя с помощью спецкрема, тебя изрядно попинали, и ты валялся без памяти. А Шмелев не захотел вернуть деньги по‑хорошему. Тогда‑то он и пострадал.

– Отобрать у Шмелева деньги планировалось с самого начала?

Безотносительно к моему участию?

– Разумеется! Кто ж такие деньги ему оставит?

– А кто оплатил акцию против Шеварднадзе? Откуда взялись деньги на ее подготовку?

– Часть – от грузинских товарищей, от компании «Резо‑гарантия», часть от тех, кому не нужен нефтепровод через Грузию, часть – от торговцев оружием... Ой, да была бы заваруха, а желающих погреть на ней руки достаточно.

– А где, у кого остальные деньги?

– Не понял? Какие – остальные?

– Ну вы ведь обещали каждому участнику тергруппы по двести тысяч за убийство Шеварднадзе?

– Видишь ли... Если бы покушение удалось, то средства были бы выделены грузинской стороной. Из полученного в результате. Не забудь: с нашей помощью они бы наложили лапу на целую страну! А если бы у них не вышло, то группу решено было ликвидировать. Пойми меня правильно! Я вообще‑то против убийств. Но – таков приказ. Дерьмократы довели армию до такого состояния, что...

– А ты хоть понял, что тебя самого Ноплейко решил уничтожить?

– Но он же дурак! Он же ничего не понимает в политике. Друг Боря специально таких везде рассовывал, чтобы они без него ничего не могли...

Главной моей бедой в этом путешествии было то, что рот Катку нельзя было заткнуть: в процессе планирования на парашюте он простыл, и нос его напрочь забило соплями. Но добрались.

* * *

К этому времени Ноплейко и других высокопоставленных соучастников заговора втихую арестовали, допросили и так же втихую выпустили. Друг Боря задействовал весь свой авторитет, не дал друга Ваню в обиду. Отдувались за всех в камерах Лефортово Лапиков и прочая мелочь.

Только моя Принцесса, то бишь майор Горбунова, осталась на свободе – Пастух с Голубковым заступились, – да подполковник Катков, нужный нам для завершения операции. Этого я привез прямо домой, в ту неуютную, обшарпанную квартирку, в которой мы с При были так счастливы в январе и где она меня сейчас ждала.

Я приткнул связанного Катка в прихожей и тихо вошел в комнату. При не услышала, а почувствовала мое появление. Она рывком обернулась и, увидев меня, бросилась – я даже не успел достать из сумки детектор. Она облапила меня и принялась вылизывать губы и глаза. Бог мой, ну надо же выбрать момент для нежностей! Я, как мог тактичнее в спешке, отстранился и попросил, стараясь, чтобы звучало лиричнее:

– Погоди, ради бога! Дай посмотрю... – Она отодвинулась, явно обидевшись и чуть ли не собираясь с плачем умчаться прочь.

Сам бы не видел – не поверил. И я решил нагрубить:

– Замри, мать твою! – Наконец нащупал в сумке детектор, достал, включил, посмотрел: в радиусе десяти метров никаких микрофонов.

Наконец‑то. Я усадил ее в кресло и попросил прощения, чувствуя себя из‑за этого идиотом:

– Я люблю тебя! Но в такой момент...

– Я понимаю... – сухо ответила она. Я сел рядом с ней на подлокотник:

– Так, опять? Ты помнишь свое обещание?

Она помолчала, потом вздохнула и обняла меня:

– Я очень соскучилась по тебе.