Ну ладно, три этажа кирпичной кладки, ну ладно, паркет по всему дому и в каждой комнате по чешской хрустальной люстре. Мебель, ясное дело, такая, какую и в заграничном кино-то не часто показывали. Но спальня! Все стены драпированы синим шелком, над кроватью голубой прозрачный палантин, а потомок… Потолок — зеркальный!
Составили опись имущества, наложили арест. Общая сумма, когда товароведческая экспертиза выдала цифры, звучала круче крутого — 220 тысяч рублей! Дача с содержимым одна потянула на 150 тысяч! А зарплата оперативника была со всеми выслугами, звездочками и прочими накрутками — максимум 150 рэ! Пролетарская кровь закипала с ходу. Взялись менты за Кузьмичева со страстью. Трясли все его окружение, как прошлое, так и нынешнее.
Но, как ни старались и оперативники, и следователи, мебельщики на бывшего коллегу ничего не дали. Вообще ничего! Зато универмаговские „пели“ от души. „Букет“ Кузьмичеву собрали цветастый. Спекуляция, взятки, новомодная статья — торговля из-под прилавка, халатность, злоупотребление служебным положением, подделка документов. Серьезная, расстрельная статья вырисовывалась, правда, одна — взятки, но главное, уж конфискация имущества была обеспечена.
Вести дело Кузьмичева взялся известнейший адвокат Гинзбург. Старый, опытный. Но вскоре по Москве прошел слух, что от дела он отказался. Ознакомился с материалами дела по окончании расследования, выполнил так называемую 201 УПК РСФСР и отошел. От клиента скрывать не стал — ему не просто намекнули, а прямо сказали — уйди из дела. И не кто-нибудь там из следователей, а прокурор Московской области. Благо однокурсник Попробовал было Гинзбург с комитетчиками пообщаться, а те жестко отрубили: „Мы в дело Кузьмичева не полезем!“ И добавили: „Ему передайте — про нас „запоет“ — до суда не доживет!“ Об этом разговоре Вадим узнал тоже от отца, которому кто-то из адвокатов пересказал сетования Гинзбурга на тяготы его „звездной жизни“. Надо же было как-то оправдывать перед коллегами свою трусость!
Во время разговора с женой Вадима донимал вопрос почему обратились к нему? Да, он демонстрировал окружающим, какой он хороший, да что там, суперхороший адвокат. Но сам-то знал — по уголовным делам он отнюдь не светило. Понимал, что и другим это известно. Ну, может, кроме мамы.
Так почему?! Это первое, что предстояло выяснить. Второе — за сколько? Садиться в такое дело, не имея не только четкой договоренности по цене, но и твердых гарантий оплаты, было равносильно самоубийству. Процесс мог легко затянуться на полгода, клиент перестанет платить, а отказаться от дела адвокат уже не сможет. Так, по крайней мере, вытекает из закона. Можно, конечно, так захалтурить, что клиент сам пожелает сменить адвоката. Но это означает, что процесс вернется к самому началу, а судье это точно не придется по вкусу. И достаточно будет намека от него родственникам подсудимого, что „мотать тому катушку“ и при этом адвокате, и при любом другом, как идея замены защитника умрет на корню.
Третий вопрос, будет ли судья отпускать из процесса хоть изредка в другие дела, встал перед Вадимом, поскольку у него уже было в производстве несколько гражданских дел с неплохими гонорарами. Возвращать деньги не очень-то хотелось…
И наконец, четвертое. Как сложатся отношения с родней и самим подзащитным? Это и в „однодневке“ немаловажно, а в большом деле может оказаться важнее всего прочего.
— Знаешь, я, пожалуй, встречусь с ними, а там посмотрим. — Вадим обращался к жене, хотя продолжал разговор сам с собой.
— С кем „с ними“? — отозвалась Лена.
— А? Что?
— Ты сейчас с кем говоришь? — Лена надулась.
— Извини, котенок! — Вадим погладил жену по щеке. |