Вероятно, благодаря особому душевному настрою, довольно быстро восстановившемуся после всех потрясений минувшего дня, ферма «Грядущее» с ее фруктовыми садами представилась Сент-Иву едва ли не чудом продуктивности. Из домика неподалеку доносились чарующие звуки скрипки, причем немалый талант исполнителя был очевиден… В общем, Лэнгдон был очарован и ошеломлен, хотя и вряд ли мог сказать, чего именно он ожидал от посещения сей общины, кроме разве что некоторых проявлений безрассудства, возможно, не лишенного эдемских добродетелей.

Кракен повел его через просторную веранду в дом. Из-за приоткрытой двери, за которой Сент-Ив успел заметить ряды полок с книгами, на них с любопытством поглядывали какие-то дети. Одеты они были едва ли не на цыганский манер, а на Лэнгдона вытаращились, как на диковинку. В доме пахло выпечкой, и аромат этот сразу же напомнил ему, что он до сих пор не ужинал. С приглашающим жестом Кракен ввел Сент-Ива в большую и тускло освещенную гостиную, где по центру семиугольного ковра с витиеватым узором располагался стол, тоже семиугольный. Если уж какой стол и обладает левитационными способностями, подумалось Сент-Иву, то определенно этот. На странном предмете меблировки тыльной, испещренной загадочными символами стороной вверх лежало японское волшебное зеркало с ручкой из плетеного бамбука. К подобным вещицам Лэнгдон, как и его дети, питал слабость: у него в кабинете хранилось несколько подобных экземпляров и даже стояла друммондова лампа, позволявшая наслаждаться проецируемыми зеркалами образами в любое время. Естественно, Сент-Ив, будучи человеком науки, не причислял себя к великому множеству людей, полагавших, будто проекции таких зеркал обладают мистическими свойствами, и очень надеялся, что нынешним вечером ему не придется участвовать в дискуссии по этому поводу.

Вокруг стола были расставлены, соответственно, семь стульев, с резными ножками в виде драконов. Выкрашенные в темно-синий свет стены усеяны белыми звездами. На потолке висела вычурная люстра — естественно, тоже о семи углах, — причем из доброй сотни свечей на ней горело от силы двадцать. Какая-либо другая мебель в гостиной отсутствовала напрочь. Сент-Иву пришло на ум, что за многие годы комната эта, несомненно, курьезностей навидалась вдоволь.

С противоположной стороны в гостиной имелась еще одна дверь, которая в этот момент распахнулась, впуская буквально ворвавшуюся в комнату женщину — несомненно, Матушку Ласвелл, — и с шумом захлопнулась. Хозяйка фермы оказалась довольно крупной импозантной особой с копной рыжих волос, благодаря которым создавалось неверное впечатление о ее возрасте — Лэнгдон оценил таковой немного за шестьдесят. Пышное и вычурное одеяние Матушка, должно быть, состряпала на скорую руку из нескольких кусков китайского шелка. В руке она держала украшенный драгоценными камнями лорнет, в который тут же, закинув голову, принялась разглядывать гостя. Несмотря на довольно опереточный, по оценке Сент-Ива, вид, лицо у Матушки Ласвелл светилось добротой, хотя женщина определенно изрядно натерпелась всякого на своем веку.

— Матушка Ласвелл! Это профессор, — представил его Кракен, — о котором я вам рассказывал. Профессор Лэнгдон Сент-Ив, величайший гений.

— Рада знакомству, — отозвалась женщина, энергично продвигаясь по комнате. Она схватила руку Сент-Ива, пожала и затем едва ли не отпихнула ее от себя.