На ловца, как говорится, и зверь бежит. Обрадовавшись, что его пожелание найти Гайвазовскому лучшего учителя неожиданно начало сбываться, Оленин тут же предложил кандидатуру феодосийского художника, и государь велел не мешкая отправить того к Таннеру.

Казалось бы, Айвазовскому снова крупно повезло, но не все было так гладко, и вместо доброго, мягкого профессора Воробьева, старающегося как можно лучше преподать, объяснить, растолковать, юноша оказался в мастерской грубого и заносчивого художника, который был не столько настроен обучать незнакомого парня, сколько надеялся найти в Айвазовском расторопного слугу. Целыми днями юноша приготавливал для Таннера краски, чистил палитру, бегал по его поручениям или рисовал те или иные виды, которые в дальнейшем Ф. Таннер использовал для своих картин. Учил ли он Айвазовского? Скорее всего, все же учил. Во всяком случае, вот как пишет об этом Оленин в письме к профессору А. И. Зауервейду: «…господин Гайвазовский превосходно схватил манеру писать воду и воздух последнего его наставника живописца Таннера, успев сею манеру усовершенствовать отличным подражанием натуре!»

Тем не менее Таннер и Айвазовский так и не нашли общего языка, в конце концов Ованес заболел, как с ним это часто случалось в Петербурге. Несмотря на недомогание, в свой единственный выходной — воскресенье он отправился в гости к Оленину в Приютино, где его свалила жестокая лихорадка.

«Вот до чего довел тебя проклятый француз!» — Разозлился Алексей Николаевич, велев послушному юноше не вставать с постели хотя бы несколько дней. А после, переведя его сначала в академический лазарет, а затем убедил вообще не возвращаться к Таннеру. Это была стратегическая ошибка. Ибо не получивший никаких разъяснений по поводу исчезновения своего подмастерья Филипп Таннер затаил в сердце вполне объяснимую обиду, которая прорвалась точно гнойный пузырь, когда на осенней выставке в Академии, по его сведениям, больной Гайвазовский вдруг представил целых пять картин! Неслыханно. В то время как Таннер ждал возвращения своего ученика и подмастерья, не прося прислать замену и все делая один, тот за его спиной, даже не спросив разрешения, не посоветовавшись… Это было неприкрытое нарушение субординации. По правилам, работы учеников для выставки отбирались непосредственно их наставниками — в тот момент учителем Гайвазовского был Таннер, назначенный государем Николаем I и непосредственно президентом Академии Олениным. Не умалял вины и тот факт, что за свою картину «Этюд воздуха над морем»«наглый Гайвазовский получил серебряную медаль!» Надо же — мало того, что без разрешения отдал картину на суд публике, так еще и не удосужился пригласить на выставку своего непосредственного наставника!

Таннер расценил произошедшее как явное оскорбление себе и в тот же день доложил о произошедшем государю, а тот, как человек превыше всего чтящий дисциплину и требовавший от подчиненных исполнения воли их непосредственных начальников, приказал снять с выставки картины Гайвазовского.

Оленин сделал попытку протянуть время, ссылаясь на то, что в приказе не указано, одну ли, получившую серебряную медаль, картину следует убрать с выставки, или такой же участи должны подвергнуться и остальные четыре выставленные произведения автора.