— Кто таков Гаврила Иванович? — спросил Татищев.

— Тебелев, кто же ещё, — отвечал Голицын. — Кстати, обрати взгляд на последнюю строку послания, Татищев прочёл:

— «А ныне в Хиве определён ханом Нурали-хан: в Бухару и Хиву послов отправьте с толмачом». — Татищев свернул послание и отложил в сторону. — С этого послания и начну дела с Хивой и туркменами. Хан Нурали, если не ошибаюсь, младший сын Абулхайра? Обоих хорошо знаю — и отца, и сына. Меньшая орда вновь оседлала хивинский престол, а сама в нашем подданстве состоит… Стало быть, и хивинское ханство вместе с Нурали-ханом должно быть под эгидой русского государства. Думаю, надо подсказать Остерману, чтобы приготовил присяжные листы и чтобы Нурали-хан подписал их.

— Князь Урусов, небось, об этом уже подумал, — предупредил Голицын.

— Не помешает и мне заняться Хивой. Право дело. давно тщусь почерпнуть сведения о тамошней азиатской жизни… для истории хотя бы.

— История нами самими пишется, — сказал князь Голицын. — Анна Иоановна ныне отбыла в вечность, Волынский тоже… А знаешь ли ты, в Астрахани в сии дни пребывает трухменец один… Тебелев его привёз о Мангышлака. Приехал тот джигит с конями, купленными у Надир-шаха для Анны Иоановны. Был у меня сей туркмен, просил отправить лошадок ко двору императорскому, но я велел обратиться к новому губернатору, то, бишь, к тебе. Мне-то уже некогда заниматься син делом…

— Что ж, приму туркмена, — пообещал Татищев.

На другой день князь Голицын отбыл из Астрахани, шкоут его поплыл к Каспию, оттуда — в Дербент. Татищев приступил к обязанностям астраханского губернатора. Начал с того, что принял посланца Надир-шаха с письмом, в котором персидский повелитель выражал недовольство по поводу того, что русский комендант в городе Кизляре отказал шалу в продаже коней. «Разве у Персии и России нарушились дружеские отношения?» — спрашивал шах. В другой строке притязания ещё более строги: родной брат Надир-шаха Ибрахим-хан два года назад, замиряя горцев, погиб в Дагестане. Пользуясь поражением персидского отряда» русские казаки на Тереке не только не пришли на помощь Ибрахим-хану, но и бесчестно ограбили побитых персов — уведено ими 109 лошадей и отнятно 2462 рубля.

Татищев, смущённый дерзостью Надир-шаха, но ещё больше инструкцией коллегии иностранных дел: держаться по отношению персидского шаха дружелюбно, не чинить никаких препятствий, дабы не разрушить дружеских отношений, строго распорядился, издав указ: кизлярского коменданта сменить. Горцам Андреевской деревни возобновить продажу коней шаху… Другим указом велел поручику Крашеву найти угнанных андреевцами 109 лошадей у персов и деньги в размере 2462 рубля.

Татищев собирался уходить из кабинета, время шло ж вечеру, когда на пороге столкнулся с молодым джигитом. Был он в красном халате и белой папахе, видно, хорошо подготовился к встрече с губернатором. Но на лице его лежала тень от усталости.

— Господин губернатор… дорогой Василий Никитич! — взмолился Арслан, падая на колени. — Куда мне деть царских коней? Из-за них я не могу уехать в Арзгир… Не уходи, выслушай меня!

Татищев остановился, вспомнив о туркмене, приехавшем с Мангышлака с лошадьми.

— Входи, — сказал с неохотой и вернулся в кабинет.

— Садись, рассказывай, что за лошадей ты привёз и кем был послан за ними?

— Кубанцем, ваше превосходительство… Этот господин приехал от Волынского, отправил меня и ещё десятерых джигитов в Хорезм.