— Хорошая поговорка, — вмешался в разговор Татищев. — И столь мудрая, что ей одной измеряется весь уклад жизни туркменских племён.

— Пожалуй, — согласился канцлер и опять спросил у Камбар-бека: — Вот вы, ханы четырёх племён, можете ли нести ответственность за остальные племена, если мы вас примем в наше подданство? Скажем, текинцы могут исполнять вашу волю? Насколько мне известно, представителен самых крупных туркменских племён — тёке, иомудов, эрсари — среди вас нет?

Вопрос этот поставил в тупик гостей. Переглянулись они, но тут же Камбар-бек нашёл ответ:

— Дорогой Алексей Петрович, если императрица Елизавета Петровна и ваше сиятельство наделите одного из нас нравами туркменскою государя, то все туркменские племена будут рады.

— Но вы только что сказали, что из дерева нельзя сделать печь, а из туркмена государя! Следовательно, до тех пор пока туркменское общество не перерастёт свой племенной младенческий возраст, говорить о государе будет рано. Без государя же не может быть государства. А если нет у вас ни того, ни другого, то и серьёзного большого дела с вами затевать нельзя. Нет у вас ни столицы, ни государева тропа, ни скипетра, ни державы и флага своего пет. Одним словом, господа ханы, не один из вас не вправе выступать от имени всех туркменских племён… — Бестужев-Рюмин замолчал и, видя, какими вопрошающими глазами смотрят на него туркмены, степенно приподнял плечи. — Я думаю, самым разумным было бы, о чём вы и сами раньше просили, построить на Тюбкарагане город с пристанью, завести торговлю во сто краг большую, чем она ведётся между нами сейчас. А чтобы не было между вами распрей, кои наблюдаются беспрестанно, посадить там русского начальника. Он будет вашим судьёй и отцом, но не государем. Коль разрастётся при таком ведении дел туркменская община и организуются все ваши племена в единое государство, тогда и выберете сами себе государя, а он снова пожалует в Санкт-Петербург с челобитной…

— Принятие в подданство туркмен немыслимо и по иной причине, ваше сиятельство, — сказал Татищев, чтобы отказ канцлера был ещё более убедительным. — Представьте себе картину: приняли мы туркмен, они тут же нападают на хивинское ханство, из чего следует, что Россия без объявления войны вступила в войну с Хивой. Ну, Хива — куда ещё ни шло, ладно. А ежели туркмены нападут на того же Надир-шаха, являясь российскими подданными, тогда как?

— Словом, господа туркменские ханы, мы подумаем с Сенатом, какое принять решение, а пока живите, не зная забот… — Канцлер встал из-за стола, поднялись и гости.

До самой весны жили они в Санкт-Петербурге — ездили в Петергоф и другие загородные дворцы, посетили кунсткамеру, Петропавловскую крепость, бывали в гостях у царских вельмож. Пригласили их в конногвардейский манеж, на развод, в котором участвовала сама Елизавета Петровна. Показали гостям и её собственных скакунов, среди которых оказались небесные кони, привезённые Арсланом в Астрахань от Надир-шаха. Скакуны стояли в чистых облицованных стойлах, сытые, с лоснящимися боками и расчёсанными гривами. Татищев подвёл гостей к коням, обратился к Арслану:

— Узнаешь, джигит, своих коняжек? Вишь, какие стали. А привёз ты их с того берега — смотреть не на что было…

Наконец, пригласили туркмен к самой императрице. В императорской зале гостей усадили за стол, Елизавета Петровна, войдя в залу и приняв от всех поклоны, пригласила вновь усаживаться, и сама расположилась напротив.

— Кажется, пребывание ваше, господа туркменские ханы, в столице российской идёт к концу… Довольны ли вы городом Петра Великого и гостеприимством нашим?

Камбар-бек поднялся, поклонился и долго благодарил императрицу за всё увиденное и услышанное, за подарки, полученные от господ.