Вообще, мне очень не хватало собранности в этот момент: я не могла понять, что с собой брать сейчас, а что оставить на потом, когда мои вещи заберут? Надо ли мне брать учебники? Хотя, у меня же уже и табель заполнен. Наверное, нет. Я бродила из угла в угол, чем-то набивая дорожную сумку, которую мама как-то купила специально для меня: небольшую, яркую и очень удобную, в пределах допустимого размера ручного багажа при перелете.

Наконец, так и не сообразив, что же собрала, я вышла из спальни, ощущая, что задыхаюсь. Отовсюду на меня смотрели фотографии родителей и брата. Всюду на глаза попадались какие-то вещи, мелочи, приобретенные по какому-то случаю, чьи истории я помнила и слишком хорошо знала, все это казалось мне в ту минуту болезненно-невыносимым. Волоча сумку на полусогнутой руке, хоть она и не казалась тяжелой, я побрела в сторону лестницы, махнув рукой на ванную и необходимый набор косметики «для любой уважающей себя девушки». Да, это тоже было подарком мамы.

Но, так и не дойдя до ступенек, я почему-то остановилась и заглянула в комнату Леши, двери в которую всегда оставались открытыми, если его не было дома. Сейчас мало что в этом помещении напоминало обиталище брата: Лешка был безалаберным и невнимательным к вещам и порядку, в его комнате всегда царил хаос. Впрочем, наличие Марины Олеговны позволяло как-то этот хаос упорядочивать. Вот и сейчас, ведь мы готовились к их возвращению, в комнате было убрано: носки брата не свешивались с настольной лампы, кровать была аккуратно застелена, а пластилин не соседствовал на столе с недоеденными чипсами.

Но я смотрела не на порядок. На прибранной кровати брата, в самом углу, Марина Олеговна усадила плюшевого зайца: сиреневого, с когда-то надорванным, а после аккуратно подшитым левым ухом, и с куцым остатком помпона хвоста.

Я знала все эти подробности, потому что заяц когда-то принадлежал мне. Давно, очень давно, когда таких игрушек еще не было «завались» в каждом супермаркете, этого зайца мне подарил дядя Сережа. Кажется, мне тогда было года два или три. Папа точнее не мог вспомнить, когда спрашивала. Я обожала этого зайца, и долгие годы засыпала только с ним в обнимку. Закатывая дикую истерику, если его вдруг не оказывалось рядом. А потом, однажды, лет в одиннадцать, я решила, что уже слишком большая, чтобы спать с плюшевой игрушкой, пусть и такой любимой (по правде сказать, это Ленка, моя подруга, однажды зайдя в гости, засмеяла меня, узнав, что я все еще вожусь со старой игрушкой, пусть и шикарного качества). В общем, “скрепя сердце”, я подарила зайца Лешке, которому на тот момент как раз было около трех лет. Брат подарок оценил, тем более давно заглядывался на этого зайца, без спросу забираясь в мою комнату. Последний год мы даже частенько воевали с ним за право владения этой игрушкой, и папа уговаривал меня уступить ее братику, как старшую и разумную. Но я просто не могла расстаться с любимцем. А тогда – подарила без всякого нытья и драки.

И вот сейчас, когда все внутри меня просто пульсировало от непонимания, боли и какого-то непривычного страха, неуверенности – этот заяц показался мне самым важным оплотом надежности. И памятью о брате, и воплощением всех детских представлений о покое, уюте, безопасности.

Он был мне нужен. Жизненно просто. Как воздух.

Зажмурившись, я крепче вцепилась в сумку, а потом вихрем заскочила в комнату Лешки, стараясь не оглядываться. Схватила свободной рукой этого зайца и выбежала в коридор, на бегу запихивая игрушку в свой багаж. Чуть ли не кубарем скатилась по ступенькам. Так бежала, пытаясь сморгнуть снова накативший плач, что не успела вовремя остановиться и, с разбегу, врезалась в дядю, который ожидал меня у подножия ступеней, видимо, уже решив все вопросы, которые собирался.

- Спокойней, Бабочка, - он не пожаловался, наоборот, снова обнял меня за плечи.