Аплодисменты же, против всякого ожидания не посвященной в тонкости творческого процесса Оливи, оказались бурными и продолжительными. Так рукоплещут только полному ничтожеству, которого никто не считает достойным соперником. Юноше следовало насторожиться после того мощного потока лести, которым омыли его коллеги по перу. Неспроста они так добры, ох неспроста! Но начинающий творец подобен токующему глухарю, и чем громче заявляет он о себе, тем меньше замечает, что действительно происходит вокруг.

— Какая чушь, — тихо возмутилась девушка. — Как этот бред может кому-то нравиться?

— Тем, кто пишет лучше. Потому что ничто так не радует человеческое сердце, как вид конкурента, севшего прилюдно в лужу.

— Но парень ведь считает себя гением.

— В этом весь смысл. А потом, когда его стишатки не возьмут печатать даже в рекламный листок, сегодняшние льстецы будут хором его жалеть. И желать успеха, точно зная, что оного не будет никогда.

— Ты так хорошо разбираешься в поэзии и закулисных интригах.

— Скорее — в людях.

Интимное «ты» Лансу очень понравилось. Хорошее начало для хорошей дружбы.

Тем временем воодушевленный пиит потуже затянул на шее длинный шарф и просипел:

— А теперь экспромт, друзья.

Дальше было еще хуже. Юноша исторгал из себя все новые и новые фонтаны вдохновения, жестокая публика веселилась от души, скандируя в перерывах между опусами «Ещё! Ещё!». Самые изощренные недоброжелатели дарили виновнику цветы.

Но после того как Оливи несчастным голосом прошептала: «Люди такие злые существа», у Ланса появился отличный повод положить ей на колено ладонь и придвинуться ближе, прижавшись ногой к её бедру. Спутница не осталась в долгу и кокетливо поправила локон на шее.

Да, да, Лэйгин успел оценить все соблазнительные изгибы девичьей фигуры и уже предвкушал романтическое продолжение вечера с госпожой Лакрес.

Аксиома о том, что стихи — лучшее средство соблазнения девушки, снова подтвердилась. Не имеет значения — хорошие это стихи или плохие. Пока светит солнце, девичьи сердца будут покоряться очарованию прихотливой рифмы. Ведь не зря от великой калитарской цивилизации уцелела только стихотворная строфа. Огромная страна бесследно исчезла с лица земли, а рифма осталась. Так-то!

Целовались они уже под громоподобные овации. Точнее, Ланс решительно и не встретив никакого сопротивления, припал к ярко-алым, пахнущим вишней губам Оливи. Она ответила на поцелуй не менее страстно. И совершенно логично, что обоим захотелось чего-то большего.

— Поедем ко мне? — спросил он тихо. — Тут недалеко, в гостинице «Роза».

— Хорошо. Только губы вытри, ты весь в помаде, — засмеялась девушка тем самым многообещающим смехом, чуть воркующим, который способен подвигнуть мужчину на разные опрометчивые поступки. Например, остановить автомобиль в темном переулке и полезть целоваться. А может быть, виноват цветущий жасмин, наполнивший вечерний воздух любовным ароматом. И уж точно без шелковых чулочек не обошлось. Когда ладонь беспрепятственно скользит вверх и вниз, и снова вверх, но уже выше… Кто сказал, что Ланс Лэйгин — железный?

И стоит ли потом обижаться на хихикающего портье, если пуговиц на блузке не осталось, помада размазана по лицу, а губы распухли от поцелуев? Каких-то три минуты смущения и затем прекрасных полчаса удовольствия.

Чулочки со своей ночной гостьи Ланс снимать не стал. Контраст полупрозрачного шелка с белой кожей возбуждал сильнее, чем абсолютная нагота. Чего греха таить, опытного Ланса Лэйгина гибкая брюнеточка завела с пол оборота, как он совсем недавно стремительную «айр эмэри». До судорог в икроножных мышцах доигрались.