— Верно, — подтвердила Роз. — Tempus fugit. Летит как сумасшедшее. Вы себе не представляете этого — пока. Нам захотелось посмотреть, какими мы были много лет назад.

— Да не так уж и много, — сказала Лил.

— Ты даже сосчитать не пробуй, — ответила Роз. — Достаточно.

Теперь уже Иен подошел и взял фотоальбом, и они с Томом принялись разглядывать девчонок — своих матерей.

— А они были ничего, — сказал Том Иену.

— Да, весьма, — согласился Иен.

Женщины обменялись улыбками… скорее, просто скривили рты.

— Но сейчас лучше, — заявил Иен и покраснел.

— Какой ты милый, — ответила Роз, принимая комплимент на свой счет.

— А я не знаю, — Том принялся дурачиться, делая вид, что сравнивает девушек на фото с сидевшими перед ним женщинами в бикини.

— Не знаю. Сейчас… — он сощурился и внимательно рассмотрел их. — И тогда, — уткнулся в альбом.

— Сейчас, — объявил он наконец. — Да, сейчас лучше!

Тут мальчишки начали толкать друг друга ногами и плечами, они иногда все еще боролись, как дети, хотя люди уже видели в них пару молодых богов, каждый шаг и жест которых был точной копией рисунков на старинных вазах или древних танцев.

— За наших мам, — сказал Том, подняв стакан апельсинового сока.

— За мам, — повторил Иен, улыбнувшись, глядя прямо на Роз, да так, что она заерзала и переменила позу.

Роз сообщила Лил, что Иен в нее, Роз, влюблен, а Лил ответила: «Не обращай внимания, он скоро забудет».

Чего Иен не забыл, даже не начал забывать, так это смерть своего отца, после которой прошло уже два года. Лишившись его, мальчик начал чахнуть, худеть, стал почти прозрачным, и мать была постоянно недовольна: «Иен, поешь хоть что-нибудь, ты должен есть».

«Да отстань».

Том не переживал: его отец иногда объявлялся, да и сам он ездил к нему в университет, где не было выхода к морю. А у Иена не осталось ничего, даже увядающих воспоминаний. В том месте, которое должен был занимать его отец, хотя бы плохонький, с его постоянными отъездами и романами на стороне, не было ничего — пустое место. Иен старался храбриться, но его мучили кошмары, и у обеих женщин болела душа за него…

Большой мальчик с опухшими от слез глазами, он подходил к маме, когда она сидела на диване, и падал рядом с ней, и она обнимала его. Или же к Роз, которая тоже его обнимала.

«Бедный Иен».

А Том наблюдал, внимательно, примиряясь с этим горем, пусть оно было не его, но все равно — очень близкое, ведь страдал его друг, почти брат, Иен. «Они как братья», — говорили люди. «Эти вот, двое, они — как родные». Но одного это горе пожирало, как рак, а другого нет, он лишь пытался вообразить боль товарища, но не мог.

Однажды ночью Роз встала с кровати и пошла к холодильнику, взять чего-нибудь попить. У них дома находился Иен, решивший переночевать у друга, что случалось довольно часто. Он спал либо на второй кровати в комнате Тома, либо в комнате Гарольда, как в тот день. Роз услышала, как он плачет, и, не задумываясь, подошла и обняла мальчика, прижала к себе, как маленького, ведь она именно так всю свою жизнь и делала. Он заснул в ее объятиях, а с утра уже смотрел на нее голодным, требующим, болезненным взглядом. Роз молчала, обдумывая случившееся ночью. Она не рассказала Лил, что произошло. А, собственно, что? Да ничего нового, все это повторялось сотни раз до этого. Но на этот раз получилось странно…

«Она не хотела, чтобы подруга волновалась!»

Правда? Разве она хоть когда-нибудь хоть что-нибудь скрывала от Лил?

Так случилось, что Том ушел на пару ночей домой к Лил — через дорогу, к своему другу Иену.