— Политика — занятие для дураков. Чем скорей ты это поймешь, тем лучше, — заявил он и сосредоточенно занялся поглощением ростбифа.

— Милый, Джеймс хочет сам во всем разобраться, — заметила миссис Рейд, по обыкновению примирительно, будто втайне боялась, что в один прекрасный день скрытый мужнин гнев вырвется на свободу и сокрушит всех и вся на своем пути.

— Вот я и говорю, — злобно воскликнул мистер Рейд с перекошенной от ярости физиономией, переводя горящий взгляд с жены на сына, словно ожидая удара, — все кругом сволочи, воры и лжецы!

Джеймс никогда прежде не слышал, чтобы отец высказывался таким тоном, и недоуменно посмотрел на мать. Миссис Рейд потупилась, дрожащими пальцами разминая на скатерти хлебные крошки.

«Вот оно что, — подумал Джеймс. — И как я раньше не замечал!..» В этот раз из родного гнезда он уезжал, исполненный не только страсти к дивному новому миру политики и литературы, но и горькой муки.

Дональд охотно снабжал его книгами, и Джеймс глотал их с жадностью, пытаясь утолить голод знаний. Стопка книг высилась на столике в прихожей. Джеймс по одной уносил их к себе в спальню, прочитывал, а затем спускался за новым томиком. Однажды он увидел, как мать осторожно раскрыла одну из книг: Спендер.

— Я постоянно думаю о великих людях, — признался ей Джеймс, впервые объятый желанием поделиться с матерью новообретенным богатством.

— Это прекрасно, — кивнула она с улыбкой.

В доме стояла этажерка с книгами, но мать их никогда не читала. Книги были о войне — тема не привлекала Джеймса, — вдобавок, они принадлежали отцу, а потому их окружал ореол неприкасаемости.

— В тени ветвей у синих вод нарциссы водят хоровод… — задумчиво промолвила миссис Рейд. — Мы в школе это учили.

— Мне снилось: поле боя я покинул… — сказал Джеймс, понизив голос (в соседней комнате сидел отец).

— Нет, не стоит, лучше не надо… — прошептала мать и, оглянувшись, быстро вышла из прихожей.

Когда отец ушел в паб, Джеймс присел у этажерки и стал неторопливо перебирать книги на полках: «На Западном фронте без перемен», «Тихий Дон», «Простимся со всем этим», «Битва на Сомме», «Пашендейль», «Воспоминания старого солдата», «Если мы умрем…», «Если нас спросят…».

Весной 1939 года Джеймса, как и всех двадцатилетних парней, призвали в армию.

— Вот и правильно, молодым это в самый раз, — сказал отец, резко поднялся с кресла и ушел в паб.

Дональд тоже получил повестку. Джеймс приехал к нему в гости. В доме, и без того шумном, разгорелись отчаянные споры. Старшие братья ожидали призыва со дня на день. Сестры безутешно рыдали, потому что их поклонники были сверстниками Дональда и Джеймса.

— Нет, войны не будет, это слишком ужасно, — утверждала мать-пацифистка. С ней соглашалась одна из дочерей.

— Гитлера надо остановить! — восклицал отец, убеждения которого разделяли сыновья и вторая дочь.

Об этом говорили по радио и писали в газетах: «Современное вооружение делает войну бессмысленной…»

Приятели, в радужном настроении ожидавшие дня призыва, отправились в соседний городок на дискуссию «Можно ли остановить войну?». Дональд произнес зажигательную речь о том, что Гитлера необходимо остановить, иначе он всех поработит. Одна из слушательниц поднялась и заявила, что ее жених и братья погибли в Первой мировой, и если бы молодежь представляла себе ужасы войны, то все были бы пацифистами. Ее сосед, по виду — сверстник, то есть окончивший школу в военные годы, саркастически осведомился, понравилось бы ее жениху и братьям находиться под пятой Гитлера.