— Вон отсюда, — холодно приказал Олег.

— Куда? — просипел гугнивый.

— Да хоть к чёрту.

— Брони наши…

— Были ваши, стали наши.

— Отдай… — засопел новгородец.

— А ты отними, — усмехнулся Сухов.

— Дорогие оне…

— Ещё раз вякнешь, отправишься на Гору босиком!

Гугнивый посопел только перебитым носом, сгорбился, да и побрёл в сторону Верхнего города. За ним двинулись остальные.

Новики расступились, опасливо посматривая на воев, но уже прорезались на их напряженных лицах победительные улыбки. Они-таки одолели заносчивых ополченцев! Заставили их поступить по-своему! То-то будет разговоров, когда они вернутся в родные деревни!

Проводив взглядом удалявшихся воев, Олег повернулся к своим сотням и пальцем указал:

— Копейщики Олфоромея и вы, стрелки… Кто там над вами?

— Станята! — раздался одинокий голос.

— …И стрелки Станяты. Разбирайте брони и оружие, оно ваше. И за просто так никому не отдавайте, разве что за выкуп хороший.

Новики, не веря своему счастью, загомонили, накинулись на кучу амуниции и холодного оружия, быстро и толково поделили — тебе, Станята, эта бронь не по мерке, широк больно. Матерущий, беда! Бери вон ту, глянь, как переливаетсе! Тебе, Олекса, меч и ножны, тебе, Радько, сабля половецкая!

А уж купец едва не плакал от счастья, сапоги Олеговы целовать кинулся.

— Угомонись, — улыбнулся Сухов, — и послушай моего совета — переберись в другое место, со всем скарбом — от греха подальше.

— Так и сделаю! — с жаром уверил его купец.

А новики отправились дальше. У Пирогощи они разняли дерущихся вояк — сцепились новоторжане с переяславцами. Как выяснилось — не поделили серебряные подсвечники, спёртые в Успенской церкви.

— Вот она, феодальная раздробленность, — молвил Пончик назидательно. — У себя дома небось и свечку не стырят, а тут как будто язычники прописаны, тут можно — чужие же все!

— Ты прав как никогда, — согласился Олег и крикнул Олфоромею: — Пусть разуются!

— Да куды ж нам без сапог? — возмутился кто-то из новоторжан. — Снег же!

— А это тебе епитимья такая! Не будешь храмы осквернять. А ну, дуйте отсюда!

Ойкая, кряхтя, матерясь, разутые вояки понеслись к Горе, смешно ковыляя и вздёргивая босые ноги.

Олег объехал всю вечевую площадь, где обычно шёл торг, проверил садики и закоулки за Туровой и Михайловской божницами и уже хотел было вернуться к своим, когда мимо проскакал «чёрный клобук» на сером коне. На мгновение из-под капюшона выглянуло плоское лицо. Эге… Никак старый знакомый!

— Стоять! — крикнул Сухов, но плосколицый не послушался, свернул в неприметные воротца, за которыми расставлял кривые ветки вишнёвый садочек.

Олег проскакал в объезд — пусто. И тут с соседней улицы выехали двое «чёрных клобуков» — один на чагравом коне, опоясанный по-воински, с саблей в красных сафьяновых ножнах, а другой… Другой, оседлавший неприметного серого мерина, ехал, сгорбившись, перепоясанный простою верёвкою. Похоже, это не «чёрный клобук» вовсе, а особа духовного звания — из-под чёрного плаща с пелериной и капюшоном выглядывала белая туника. Надо полагать, монах-доминиканец.

Всадники на чагравом и сером свернули и разъехались.