Всадники на чагравом и сером свернули и разъехались. Неплохо придумано — мелькнуло у Олега. За двумя монахами погонишься, ни одного не поймаешь.

И Сухов последовал за ехавшим на чагравом. Всадник не оборачивался, пока не завёл Олега на старое пожарище, где переминались кони троих «чёрных клобуков». Засада? Если это ловушка, то он легко — и очень глупо — угодил в неё.

Тут всадник на чагравом обернулся, и Сухов узнал плосколицего.

— Ой-е! Какие люди! — сказал «монгольский шпион» насмешливо. — Не пойму, урус ты или урум?

— Я и тот и другой, — ответил Олег. — А ты-то кто, «копчёный»?

— Дзе-дзе, какой отчаянный, — поцокал языком плосколицый.

Трое «чёрных клобуков» — то ли друзья «копчёного», то ли подчинённые, — схватились за сабли.

— Дозволь убить его, Бэрхэ-сэчен! — воскликнул степняк с длинной бородкой, заплетённой в косичку.

— Не сейчас, Савенч, — остудил его пыл Бэрхэ-сэчен и добавил что-то на непонятном, но звучном языке. «Чёрные клобуки» расхохотались и повернули коней.

Покусывая губу, Сухов поглядел им вслед. Странно… Он-то был уверен, что монах, пересевший на серую лошадь, — это уловка Бэрхэ-сэчена, простейший способ пустить по ложному следу. А выходит, что его как раз и уводили от бенедиктинца, или кто он там.

— Дело ясное, — проговорил Олег, — что дело туманное…

Глухой стук копыт по мёрзлой земле загулял эхом меж двумя рядами домов, и к Сухову подскакал Олфоромей Лысун. Беспокойство на его лице сменилось облегчением.

— Еле нашёл… — проворчал он и кивнул в сторону отъезжавших «чёрных клобуков»: — А кто это?

— Да так, враг один, — пожал Сухов плечами. — Поехали отсюда.

С вечевой площади новики углубились в переулки, выходившие к замёрзшему ручью, незамысловато прозванному Ручаем, — и на первом же перекрёстке столкнулись с сотней Акуша. Половец осадил коня и крикнул:

— А вы чего здесь?

— Княжью волю исполняем, — бодро ответил Олег, — оберегаем покой мирных жителей.

— Это нам приказано было! — возмутился приятель Акуша по имени Сатмаз, как бы заместитель окольничего. — А вы давайте, мотайте отседова!

— А ты нас прогони, — сказал Сухов с ласковостью в голосе.

Новики, насторожившись было, задвигались посмелее, заулыбались. Акуш, успокаивая грызущего удила коня, похлопал его по шее и заговорил:

— Ты, как я погляжу, совсем страха не чуешь? Не много ли воли взял?

— Мне хватает.

— А почто брони отобрал у новгородцев?

— Что, уже мамке нажаловались? Ты знаешь, Акуш, у нас, у рыцарей, есть обычай такой. Мы, когда на турнирах в поединках сходимся, то проигравший отдаёт победителю свой доспех. Вот и мои тоже выиграли… Ну что, Акуш? Расходимся? Или турнир затеем?

Окольничий криво усмехнулся.

— Обойдёшься. Мне твой шлем ни к чему.

— Ну, прощевай тогда.

— Свидимся ещё, — выцедил половец.

— В любое время, Акуш.

«Золотая сотня» ускакала, поигрывая мечами, булавами, саблями. Глухой топот копыт затих, затерялся в путанице улочек Подола. Олег осмотрелся — дома, дома, дома… Дерево скрюченное. Слякоть внизу, хмарь вверху. Сухов почувствовал внезапный упадок сил. Чего ради стремиться куда-то, добиваться чего-то? Смысл в этом какой? Вот зачем он сразу двоих врагов нажил? Каких двоих? А третий? Этот-то, плосколицый который? Ну вот, значит — троих.