— Видите ли, к вам хотел добраться один человек, — пояснила она, прикусывая губы, — но ему не суждено оказалось прибыть. А я знала о его намерении и пыталась ему помочь в его замысле. Отсюда мне было известно примерно, как лежит путь. Я знала, что остров этот называется по-турецки Чешме-Ада. Родниковый остров.
— Да, Чешме-Ада. А где же теперь тот человек?
— Он не может прибыть. Его никогда здесь не будет.
— Кто этот человек — женщина или мужчина?
— Мужчина.
— Странно, — подивилась настоятельница, — что ему могло понадобиться в женском монастыре?
Бахиана промолчала. Это несколько насторожило игуменью:
— Так ты добиралась сюда, возможно, что-то сказать, что-то передать или… прости меня, допустим, что-то иметь за это? Если так, не скрывай.
— Нет, преподобная мать. Ни то, ни другое. Мне нечего ни сказать, ни передать, я сама по себе, и тем более нечего иметь. Я никогда ничего не буду иметь. От этого я свободна.
Монахини молча переглядывались. Разговор приобретал заинтересованный для них характер. В этот момент в дверях показалась трапезница монастыря, видимо, по какому-то делу к настоятельнице. Но та не стала даже ее выслушивать, отправила назад:
— Не сейчас, потом, потом придешь.
И когда трапезница ушла, игуменья снова обратилась к Бахиане:
— Скажи мне, дитя мое, ведь ты могла скрыть намерение того человека, не так ли?
— Простите, преподобная мать, что вы имеете в виду?
— Ничего особенного. Просто для уяснения. Ведь ты же могла не говорить нам о намерении того человека, собиравшегося сюда?
— Нет, не могла бы скрыть. Я бы здесь не появилась, если бы не тот человек.
— Стало быть, в этом не кроется ничего недосказанного, кроме благих пожеланий посетить наш монастырь, так ли я понимаю?
— Да, так, — подтвердила Бахиана. — В этом нет ничего недосказанного, напротив, я бы сказала, все исчерпано в определенном смысле. У человека было такое желание, а теперь его нет. Вот и все. Я же сама по себе.
Игуменью все же что-то беспокоило, и она даже спросила у сестры Иванны:
— Ты уверена, ты все точно переводишь?
— Все точно, преподобная мать, — заверила сестра Иванна. — Слово в слово. Как сказано, так и я.
Наступила некоторая пауза перед завершением разговора.
— Я надеюсь, наши сестры не откажут тебе, дитя мое, в крове и союзе монашеском, — сочувственно говорила настоятельница. — Если быть по тому, поживешь, присмотришься. Сдается мне, Бахиана, ты могла бы в нашей монастырской библиотеке поработать. Богатая у нас библиотека. Богословие, философия, история от византийских времен. Есть для ознакомления и эллинские сочинения.
— И на болгарском языке существуют такие книги?
— Да, и на болгарском. Но главный — греческий. И вообще — работы много с книгами. А теперь, дочь моя, ответь на несколько прямых вопросов, которые требуют прямых ответов. Скажи мне, была ли ты замужем?
— Нет, помолвлена была, но слово взяла назад.
— А теперь, извини меня, я должна знать, не несешь ли ты в себе зачатия? Пойми, у нас монастырь.
— Нет, преподобная мать. К сожалению, нет И, к сожалению, никогда не быть тому.
— Я понимаю тебя. Но таков обет наш и зарок наш изначальный перед Господом.
Бахиана понимающе склонила голову.
— Не оставила ли ты больных или сирот без попечения?
— Нет, преподобная мать. Родителей давно лишилась. Близких людей тоже не осталось. |