– Понимаю, – говорит мама и поднимает теперь глаза на тетю Луизу.

Она так удивительно хороша в эту минуту.

– Луиза… – Даже голос у нее изменился. Совершенно незнакомый голос. – Послушай, Луиза, у меня есть для тебя весточка. Я так давно ищу тебя, да только вот глупой была и поверхностной. – (И как она может говорить о себе такое, если никогда она не бывает ни глупой, ни поверхностной!) – Это весточка от человека, которого ты хорошо знала когда-то. От Виолы. Ты еще помнишь ее?

Виола. Кому могло принадлежать это душистое имя? Виола. Нынче уже и не называют так никого. Если у Кристи будет когда-нибудь дочка, они назовут ее Жужей.

Тетя Луиза схватилась рукой за горло, словно ей стало вдруг нехорошо.

– Виола передает тебе, что когда-то была очень молода и страшно боялась твоего отца. И еще передает, что потом на ней женился человек, который объяснил ей, в чем истина, и объяснил еще, как нужно было ей воспитывать тебя. Виола просит тебя не сердиться на нее за то, что она слушалась твоего отца и не воспитала тебя смелой и свободной.

Это все какая-то бессмыслица. Кристи не поняла ни слова. А тетя Луиза сидит белая как мел.

– И еще Виола передает тебе, что свою семью она, став зрелой женщиной, воспитывала уже разумно и что не следовало ей, нельзя было запрещать тебе встречаться с каким-то мальчиком, с которым ты каталась на коньках. Ты ведь не сердишься на Виолу, правда? В старости Виола уже знала, что нужно делать, и своей смертью она доказала это.

Тетя Луиза вертит кольцо на пальце, по лицу ее струятся слезы. Взрослые плачут так странно – молча.

– Есть ли на свете что-нибудь, чего ты не знаешь, Медери? – спрашивает, наконец, тетя Луиза, но голос ее мягче, ласковее, чем обычно, и кажется, что она получила нежданно-негаданно силы, чтобы начать жить более разумно. – Откуда ты знаешь Виолу?

Мама встала, потому что перед ней склонилась Рэка – все опять хотят поиграть вместе, и хорошо бы если бы «ручеек» возглавила тетя Ева. Уже стоя, мама воскликнула сквозь шум:

– Это моя бабушка.

Все кружится, кружится, – вот приглашают и ее, Кристи. Это Пали Тимар. Кристи идет с ним, хотя знает, что он пригласил ее только ради приличия, всем сердцем Пали с Рэкой, так и протанцевал бы с ней весь вечер. Как хорошо, что Пали неразговорчивый, можно по крайней мере оглядеться, отдавшись ритму музыки. Пали будет хорошим мужем. Папа тоже.

«Теперь уж скоро надо будет и кончать, – думала директриса. – Никогда еще не видела я такого веселого праздника. Медери надо присудить педагогическую премию. Дети даже не знали, что она здесь, и все же вели себя как взрослые люди, чувствовали ответственность за все происходящее. Давно уже не приходилось мне работать с таким талантливым педагогом, как эта девушка.

Жаль, что мужчины не пришли, только Фабиан, Пал Дока и отец этой Борош, чья жена написала то потрясающее письмо. Какое симпатичное серьезное лицо, его словно освещает что-то изнутри. Любопытно… Ведь этот человек так сердился на школу, когда произошла та неприятная история с девочкой, ни за что не желал являться сюда. Очевидно, и в этом влияние Медери, она не только с детьми, но и со взрослыми умеет обходиться. А Кристину Борош я с тех пор, как знаю, не видела такой необузданно счастливой. Может, это из-за Пали Тимара? Нет, она на него почти и не смотрит, все отцу улыбается – как же она счастлива, что он пришел за ней! Вот уж она оставила Пали, еще и поклонилась слегка – благодарит, как большая. К отцу полетела. Ишь, как смотрят друг на друга, словно увиделись сегодня впервые!»

– Отец, – сказала Кристина.