«У меня будет мать, – думала Кристина, – взаправдашняя, живая мама. Не она родила меня, но все же у меня будет настоящая мама, теперь-то я не сирота, слышишь, Жужа? И я тоже стану настоящей девочкой, стану разумной и веселой и поступать буду всегда обдуманно. Конец пустым вечерам, безмолвному разглядыванию собственной тарелки за столом – наш дом встряхнется, словно в сказке, и грусть и печаль навсегда спадут с него, как скорлупа! Теперь уже и в самом деле может начинаться бал, мой бал, и когда на будущий год я пойду в гимназию и там станут записывать сведения обо мне, я продиктую оба имени, Жужино и мамино – у меня тоже будет мама, как у других. Я буду танцевать сейчас, и петь, и кричать.

…Может, когда я вырасту, я стану учительницей. Я еще не знаю наверняка, но может быть. Если вот так можно формировать человека… если можно добиться таких результатов… Даже про себя не могу еще сформулировать то, что думаю, но если какой-то преподаватель способен добиться, вот как мама…

Моя мама – молодая женщина!

Ей можно будет рассказывать все – и то, что даже папе не всегда расскажешь, и то, для чего бабушка уже слишком стара. Догадки, страхи, надежды…

Что-то скажут в классе? Что будут говорить в школе?

Что скажут дядя Бенце и бабушка?

Спокойной ночи, Жужа!

Но ты не думай, что я прощаюсь с тобой совсем, что с нынешнего дня мы уберем твой портрет с пианино и я тебя забуду или папа забудет. Нет. Просто «спокойной ночи» – значит, что теперь уже ты можешь спать спокойно. Помнишь, ты писала в своем письме: матери даже в могиле беспокоятся о своих детях! Теперь все будет так, как ты хотела, и в этом будет и моя лепта; я выполнила твою волю. Я нашла жену Энди и выступила за то, чтобы не было войны. Выступила вместо тебя и вместо всех тех, кого уже нет в живых.

Не бойся, ты всегда останешься с нами, потому что я – это ты, и потом – ты существуешь в самом городе, потому что он возродился снова, как ты хотела; ты будешь жить и в нашем смехе: ты же хотела, чтобы мы не разучились улыбаться. Ты будешь с нами во всем, что прекрасно. Как странно думать, что однажды я вырасту и буду старше тебя, мне исполнится тридцать, сорок, а ты все еще останешься двадцатилетней, вечно юной и красивой. Спокойной ночи, Жужа, не бойся мамы, моя мама всегда будет хранить память о тебе».

Теперь – назад, мчаться со всех ног. Как хорошо мчаться! Лестница гремит, ах, какие же дурацкие эти шпильки-каблуки, разве можно бежать на них так, как хочется, как можно бегать в туфлях на низком каблуке! Назад, назад, потому что сердце настолько переполнено радостью, что ее необходимо разделить: теперь Кристи нужны для счастья и Рэка, и Цинеге, и Анико, и даже Бажа, отличница Бажа, строгая Бажа. А главное, папа! Папа!

Ее охватило теплом, когда она вновь очутилась в физкультурном зале. И тут же, словно какой-нибудь купол, опрокинулось на нее веселье бала.

– Ах ты, обманщица, ах, лицемерка! – взвизгнула Рэка. – Да как же могла ты так долго скрываться, скажи? Сидит здесь себе таинственная Цыганочка и пожалуйста… оказывается, это твоя соседка по парте, твоя подруга!…

– Пошли танцевать! – прикрикнула на Кристи Бажа, но и Бажа сегодня не такая сумрачная, как обычно, вот нарядилась слоном – Бажа ведь ради справедливости и себя не пожалеет, она не считает, как видно, что похожа на Белоснежку.