— Моя фамилия Сысцов.

 — Иван Иванович?! — радостно заорал Пафнутьев, хотя для подобных восторгов не было никаких оснований. Последняя встреча с Сысцовым могла кончиться для него не просто печально, а в полном смысле слова трагически. И только везение да огневая мощь Андрея позволили Пафнутьеву в тот ясный осенний день остаться живым и выскользнуть из железных объятий бывшего первого секретаря.

 Однако с тех пор многое изменилось, теперь оба они жили в другой стране и по другим законам. Сысцов уже не был первым, не был главой администрации да и в советниках президента он по каким-то причинам не задержался. Нынче это был солидный бизнесмен, владеющий небольшим заводом, несколькими заправочными станциями, число которых между тем постоянно увеличивалось как за счет вновь построенных, так и за счет вновь приобретенных. Из этого можно было сделать вывод, что дела Сысцова шли неплохо и в коммерческом смысле слова, и в криминальном тоже. Вот так просто владеть заправочными колонками в конце двадцатого столетия в России, да еще прикупать новые...

 Это было рискованно и очень опасно.

 Знающему человеку это говорило о многом.

 А Пафнутьев был знающим человеком.

 И тем не менее звонку обрадовался.

 И в этом, наверное, была самая большая странность характера, необычность сущности Пафнутьева. Звонит человек из прошлого, человек, который мог его убить, собирался убить, а если и не убил, то не из великодушия, а просто потому, что не удалось. Звонил человек, который явно находился по другую сторону баррикады, давно считая Пафнутьева своим врагом. Можно даже предположить, что рано или поздно они должны были встретится, но скорее всего в служебном кабинете Пафнутьева, где бы он задавал вопросы, а Сысцов в меру своей откровенности пытался бы на них ответить.

 Такое примерно было расположение сил.

 И вот звонок.

 И Пафнутьев действительно обрадовался. Может быть, потому что этот звонок нарушил тягостную атмосферу вечера, может быть, потому что ему приятно было поговорить с человеком из прошлого — в конце концов, именно Сысцов настоял когда-то, чтобы Пафнутьева из простого следователя перевели в начальство. Хотя были и возражающие, были влиятельные и настойчивые возражающие.

 Можно представить себе еще одно объяснение — незлобив был Пафнутьев. Изменилось положение, изменилась роль Сысцова в его жизни и прежнее неприятие ушло. Да, незлобивость, хотя многие очень даже ошиблись, переоценив это его качество. Пафнутьевское незлопамятство имело четкие и жесткие границы. Значит, все-таки Сысцов не перешел ту крайнюю грань, за которой его общение с Пафнутьевым было бы невозможным.

 И конечно любопытство, может быть, профессиональная любознательность. Если воскресным вечером по домашнему телефону, достаточно закрытому телефону для простых смертных, звонит Иван Иванович Сысцов, то за этим должно что-то стоять — ведь не потому он звонит, что не с кем ему выпить воскресную рюмку водки. Хотя Сысцов, насколько помнил Пафнутьев, последние годы предпочитал красные грузинские вина. И не из магазинов, а непосредственно из подвалов селения Киндзмара-ули, селения Оджелеши, селения Мукузани и других достойных мест.

 — Да, это я, Павел Николаевич, — сдержанно и негромко произнес Сысцов.

 — Слушаю вас внимательно! — радость Пафнутьева была столь непосредственна, что она, похоже, озадачила бывшего первого человека города, а ведь и кличка у него была — Первый.

 — Повидаться бы, Павел Николаевич.

 — Готов!

 — Если не возражаете... Я и сейчас мог бы подойти... Если это, разумеется, не нарушит ваших планов.

 — Не нарушит.

 — Ну что ж.