— Это прекрасно! — воскликнул Пафнутьев, снимая неловкость. — Вы помните нашего знаменитого кулинара Николая Ивановича Губу?

 — Вот! — радостно подхватил Сысцов. — Вот! И я хотел на него сослаться... Он в свое время для меня накрыл немало столов и... И преподал всем нам достаточно уроков человеческого общения. Поэтому не буду ничего объяснять. — Сысцов поставил сумку перед Пафнутьевым. — Пусть ваша жена разберется в ней сама, а мы тем временем немного поговорим.

 — Заметано! — нарочито суровым голосом проговорил Пафнутьев и тут же отволок сумку на кухню. — Значит так, Вика, — начал он, но та его перебила:

 — Я все слышала, Паша.

 — С вашего позволения, я возьму в сумке один небольшой пакетик, он понадобится нам для разговора. — Сысцов сдвинул «молнию» в сторону, взял что-то небольшое, вроде газетного свертка, и вернулся в комнату.

 Пафнутьев придвинул второе кресло, такое же продавленное, как и то, в котором он только что смотрел телевизор, нажал кнопку, погасил экран, задернул штору, чтобы солнце не било гостю в глаза, убрал с журнального столика какую-то дребедень — расчистил пространство для разговора.

 — Прошу! — Он указал Сысцову на кресло.

 — Спасибо. — Тот осторожно опустился, поддернув на коленях брюки с четкой, наглаженной стрелкой. Пижоном стал Сысцов, фраером, подумал Пафнутьев и тоже сел. — Давно мы с вами не виделись...

 — Но друг друга из виду не выпускали, — подхватил Пафнутьев.

 — Да... Да, так можно сказать.

 — Но одно время вы пропали, Иван Иванович... Говорят, в Кремле обитали, в президентской свите блистали... Верно?

 — Было дело.

 — Что ж случилось? Если, конечно, этот вопрос вам кажется уместным...

 — Президент иногда тасует свою колоду. — Сысцов невесело усмехнулся. — А мне, старому дураку, надо бы об этом помнить... Немного пролетел.

 — Бывает... — Пафнутьев небрежно махнул рукой, будто речь шла о сущем пустяке. — И я пролетаю, — утешил он Сысцова. — А кто не пролетает?

 Сысцов сцепил ладони в один сдвоенный кулак и положил его на стол. Посидел так некоторое время, глядя на этот кулак, потом исподлобья взглянул на Пафнутьева, словно еще раз прикидывая — там ли он оказался, куда так стремился. Видимо, пафнутьевские штаны на резинке и куртка из женского махрового халата несколько сбивали Сысцова с толку и он убеждал себя в том, что Пафнутьев именно тот человек, который ему нужен.

 — Павел Николаевич, — медленно проговорил Сысцов. — Скажите мне, будьте добры... То, что между нами было, — ушло?

 — Как с белых яблонь дым! — твердо ответил Пафнутьев, громче, чем требовалось для небольшой комнаты.

 — И можем начать наши отношения с чистого листа?

 — Мы обязаны это сделать! — заверил Пафнутьев гостя.

 — Хм... Никак не могу привыкнуть к вашей манере разговора, — усмехнулся Сысцов. — Не знай я вас раньше с самой лучшей стороны, мог бы усомниться...

 — Не надо, — поспешно сказал Пафнутьев. — Во мне сомневаться не надо. Я хороший. Надежный. Верный.

 — Все это я знаю... Я имел в виду усомниться не столько в вас, сколько в себе... Правильно ли я поступил, придя к вам...

 — Вы поступили совершенно правильно! — с жаром заверил Пафнутьев.