— Ну что ж... — Сысцов был явно смущен быстрым согласием Пафнутьева. — Буду рад повидать вас, Павел Николаевич.

 — Адрес знаете?

 — Найду, — ответил Сысцов и замолчал, не решаясь первым повесить трубку. Пафнутьеву почему-то казалось, что тот звонит из автомата. Во всяком случае, та зависимость, которая чувствовалась в голосе Сысцова, позволяла предположить уличный автомат со скрежещущим диском, прожженными сигаретами цифрами, с собачьей цепью, которой обычно приковываются трубки. Хотя, скорее всего, он звонит из своей машины, как он звонил в Женеву или Гамбург, в Неаполь или Афины — Пафнутьев немного знал о международных контактах Сысцова.

 — Кто это? — спросила Вика, появившись в дверях. Легкие брючки, джинсовая рубашка навыпуск, короткая стрижка... Пафнутьев не сразу сообразил, что ответить, не сразу.

 — Ну ты даешь, — пробормотал он смущенно, поняв, что затянул с ответом. — На тебя глядя, не сразу врубаешься, не сразу... Сысцов хочет меня повидать.

 — Один?

 — Мы не договаривались, что он будет с бригадой.

 — Мне переодеться?

 — Ни в коем случае! Бить — так по морде!

 — Думаешь, я сейчас могу?

 — В самый раз. Наотмашь. Пусть знает, с кем живет простой российский следователь.

 — Что-то приготовить?

 — Не тот случай. Захочет — сам принесет.

 Звонок в дверь раздался минут через десять. Когда Пафнутьев распахнул дверь, то невольно отшатнулся — на пороге стоял совершенно незнакомый ему человек.

 Но это был Сысцов.

 — Боже, что делает с людьми жизнь! — смятенно воскликнул Пафнутьев, невольно делая шаг назад, чтобы получше рассмотреть неожиданного гостя.

 — Что... Постарел? — помертвевшим голосом спросил Сысцов.

 — Какой там постарел! Иван Иванович! Да вы сбросили не меньше десяти лет!

 — Ну слава Богу... А то я уж совсем духом упал. — И он осторожно перешагнул порог, держа в руке средних размеров дорожную сумку.

 Сысцов и в самом деле выглядел гораздо моложе, нежели в те годы, когда занимал пост первого, когда, следуя партийной этике, ходил в черном костюме, темном галстуке, в белой рубашке, когда манеры у него были величественны, голова вскинута в полном соответствии с занимаемой должностью, шея напряжена, а позвоночник неестественно распрямлен. Теперь на Сысцове был пиджак в черно-белую клетку, темные брюки, голубая рубашка без галстука, а клетчатая сумка дополняла его облик — легкий, может быть даже легкомысленный.

 — Вика! — заорал Пафнутьев в глубину квартиры. — Иди сюда! Смотри на этого человека! Видишь? Нет, ты скажи, видишь?

 — Вижу. — Вика кивнула, и соглашаясь с Пафнутьевым, и здороваясь с Сысцовым. — Вот как ты должна меня одеть! Вот как ты должна меня обуть! Вот во что я должен превратиться!

 — Превращу, — согласилась Вика и направилась на кухню.

 — Это, Павел Николаевич... — Сысцов никак не мог пристроить свою сумку. — Значит, так... Сейчас, я знаю, порядки другие, молодое поколение выбирает «пепси» и еще черт знает что... А нам, я думаю, поздно менять свои привычки... Я уж, с вашего позволения, рубану с плеча...

 — Мне к этому не привыкать, Иван Иванович.

 — Простите, забыл... С вами, как и прежде, ухо надо держать востро... Учитывая, что я свалился как снег на голову...