— У него кровь на руках, — сказал он, глядя в стол. — Жадность фраера сгубила.

На экране телевизора замелькали другие кадры — где-то что-то взорвалось, где-то что-то обрушилось, сгорело... Других новостей в наше время почти и не бывает. Перевернулся джип, обстреляли «жигуленок», похищен какой-то торгаш — требуют денег... Никто ничего не пишет, не лепит, не изобретает, не строит... Во всяком случае, именно такое впечатление складывалось после просмотра обычных вечерних новостей.

В кармане Халандовского зазвонил мобильник. Халандовский некоторое время колебался, не зная, как поступить, брать ли телефон, выходить ли на связь. Он вопросительно посмотрел на Пафнутьева, и тот кивнул — бери, дескать, чего уж там...

— Слушаю, — сказал Халандовский. И тут же высоко вскинул брови, Пафнутьев опять успокаивающе кивнул — продолжай, Аркаша, я догадываюсь, откуда звонок и чего этому звонарю нужно от нашей теплой компании. — Здравствуйте, Юра!

— Я так и знал, — пробормотал Пафнутьев. — Лубовский, — пояснил он Фырнину.

— Он здесь, — сказал Халандовский и протянул трубку Пафнутьеву. Тот тяжко вздохнул, чуть помедлил и взял трубку:

— Пафнутьев на проводе!

— Лубовский беспокоит... Что там у вас случилось?

— А что у нас случилось? Ничего. Сидим вот, сумерничаем, телевизор смотрим, о жизни беседуем. А как у вас, Юрий Яковлевич? Как здоровье? Австрияки не обижают? В случае чего мы всегда готовы во всеоружии...

— Что с Шумаковым? — перебил Лубовский.

— Так ведь это... Как бы сказать поприличнее...

— Да уж скажите как-нибудь!

— Убили Шумакова. Сегодня около шести вечера. Прямо в здании прокуратуры. Не в главном здании, а в нашем, вспомогательном. Это был такой кошмар, такой ужас... Мы все просто в шоке!

— Задержали кого-нибудь?

— Не удалось, Юрий Яковлевич... Паника началась! Вы же знаете, какой народ сейчас напуганный... Куста боится.

— Так. — Лубовский помолчал. — Не нравится мне все это... Плохо это. Я слышал, что стреляли прямо в здании?

— Не исключено, Юрий Яковлевич! Вы точно подметили — уж куда хуже! — сочувственно произнес Пафнутьев со всей искренностью, на которую был способен. — Мы все так переживаем, так переживаем... Просто нет слов.

— Так, — повторил Лубовский. — Что же мне с вами делать-то, Павел Николаевич?

— А что со мной делать? — удивился Пафнутьев. — Награды вроде не заслужил, большого порицания тоже...

— Не знаю, не знаю, — произнес странные слова Лубовский. — С вашим появлением у меня возникло столько проблем... Скажите честно... Ваша работа?

— Не понял? — насторожился Пафнутьев — Лубовский произнес слова, которые должны были в душе слабой и робкой вызвать чуть ли не ужас.

— Шумаков — это ваша работа?

— Не понял? — тверже повторил Пафнутьев, поскольку знал — он уже имеет право на некоторую обиду. — Вы имеете в виду — не я ли его застрелил?

— Именно это я и имею в виду.

— Простите, Юрий Яковлевич... Но ведь все произошло на глазах десятков людей... Неужели вы думаете, что я...

— Извините, Павел Николаевич, я сейчас не вполне собой владею... Мерещатся черти там, где их нет и быть не может.