|
. И о золотых рахат-лукумах из Стамбула, ну чисто сахарных, и все – листиками акации… Мирт из Смирны и Карачи… Терновая ягода из Финляндии… Хребты и долы бесценнейших фруктов за семью замками, баснословное разнообразие вкусовых ощущений, грезы «Тысячи и одной ночи» в сладостных амфорах, радости вечного детства, обещанные в Писании, да такие насыщенные и бурные, что иной раз пробивают стены – до того они там сдавлены, вырываются из заточения, на улицу выплескиваются водопадом, хлещут по водостокам лакомым потоком!.. Тогда в атаку галопом бросается конная полиция, расчищает подступы и перспективу… бичует расхитителей бычьими жилами… И грезе конец!.. Позади доков ветер гуляет, вихрем, смерчем налетает из сочно-зеленой долины Гринви-ча… из-за изгиба речного… Доносит дыхание моря… от золотисто-розового устья… там за Ба-кингом… словно распластавшегося под облаками… туда входят мелкие грузовые суда… и вол-ны бьются о молы, пенятся, оседают, падают в тину без чувств… когда отлив. Кому, знаете ли, что нравится!.. Это я вам без малейших притязаний говорю!.. Небо… Се-рая вода… Сиреневые берега… Все лаской исходит… одно в другое перетекает неуловимо… вовлекает вас в хоровод, тихим кружением околдовывает, все дальше и дальше манит к новым грезам… под власть прекрасных тайн, к другим мирам, рядящимся в паруса и туманы с бледны-ми размытыми очертаниями среди шептания пены… Вы успеваете? Ниже, в стороне Киндала маются баржи, тендера, двухмачтовые парусники, осевшие от тяжести… Весь свежий утренний урожай недолговечных моркови, яблок, цветной капусты под самые реи, лавируя против ветра и борясь с течением, держит курс на домохозяек!.. Сейчас здесь большого движения нет, если цитрусовые не считать… с семичасовым приливом их полные баржи плывут!., вода подступает под самые арки Главного моста, настил его вздыхает, снимает-ся с места, лязгает, скрежещет, разламывается пополам!., и в пролом торжественно входит мед-ленный величественный австралийский почтовый, черный форштевень по живому режет пену, а позади шлейф тысячами воланов раскатывается далеко-далеко и галькой шуршит… Еще несколько шагов к молу, пожалуйста!., здесь поворот – обходим шлюз, и мы снова у самой кромки воды… осторожней, вязко тут, сплошь тина да водоросли!.. Теперь немного вниз по камням, аккуратно, аккуратно! ощупью!., тут, там… Вот и туннель… Точнее, род сточной трубы… входим, спускаемся! потом двенадцать ступеней вверх… и попадаем прямо в бистро… Не бог весть что, но все-таки места порядочно! При закрытых ставнях человек сорок-пятьдесят выдержит… Надо только подступ знать… Лучше прийти в отлив, по берегу, тут все шито-крыто, или ночью в лодке, тогда уже в прилив, и чтоб ни плеска!.. Романтика! Заведение это помещалось между Колониальными доками и Тромом, официальное назва-ние – «Путешествие на Дигби». Он него потом мало что осталось, сразу предупреждаю, кончилось все катастрофой – уз-наете, когда прочтете дальше. А теперь, после всех бомбардировок, небось, и вовсе ничего не сохранилось, пепел, поди, и тот развеялся… Эка жалость, что приходится все по памяти! То ли дело поехать, своими глазами увидеть! Благонравная вполне забегаловка, прославленная на три бьефа, не притон какой бандит-ский, я и похуже знавал!.. Клиенты все больше докеры, завсегдатаи, так сказать, труженики, плюс небольшая прослойка темных лиц – это само собой, без них не обходится. Горстка шалопа-ев. Хозяин был неболтлив, любезен, услужлив, но сдержан, к излияниям не склонен… С раз-говорами не лез, прислушивался больше… Я всегда поражался ловкости его движений, как он стаканы ловил, иной раз по четыре-пять одним махом, на лету, точно мух, жонглировал ими! и чтоб когда блюдечко разбил! циркач… По всему – несравненный артист, плясун канатный – запрещенная ныне профессия к показу на широкой публике, прекрасная утраченная специаль-ность… Кроме кабака своего он еще левые приработки имел, деньги пьяницам под залог давал, приторговывал слегка. |
