Роза, разъяренная, униженная и оскорбленная, отказалась сесть в телегу и предпочла идти пешком в обществе Кривого из Жуи, терпеливо слушавшего ее жалобы.

— Послушай, — начала Роза, — теперь, когда банда выбралась из подземелья, мы можем… То есть ты сможешь, да, именно ты, Одноглазый, сможешь узнать, что делает Франсуа.

— Шпионить за Главарем!.. Что вы такое говорите, мадам Роза! — испуганно воскликнул бандит. — Да если хозяин что-нибудь заподозрит, он меня, как улитку, раздавит.

— Несчастный, а если он узнает о твоей любви, думаешь, тебе лучше придется?

— О, мадам Роза! Сжальтесь над вашим несчастным рабом, погодите немного…

— Тебя никто не просит бросаться очертя голову в самое пекло. Нужно быть осторожным и проявить хитрость. Ты боишься, что Главарь раздавит тебя, но неужели ты считаешь, что мне не грозит та же опасность? Да он тут же убьет меня, узнав, что я его ослушалась! А я еще жить хочу…

— Ну хорошо, мадам Роза, рассчитывайте на меня! Времени и терпения мне не занимать, так что, коли услышу от вас ласковое словечко, все вызнаю.

— Это мы еще посмотрим. Сначала докажи свое рвение на деле, а не на словах, — уклончиво ответила Роза.

В час ночи орда прибыла в штаб-квартиру, где начались приготовления к празднику. Были разведены костры, озарившие сумрак красноватыми отблесками пламени, — им предстояло гореть несколько суток подряд. «Собор» привели в порядок, птицу ощипали, подложили клинья под бочки, ковриги хлеба свалили грудами и стали предвкушать, как вволю напляшутся на грядущей свадьбе. В полдень, когда подготовка к празднику была в самом разгаре, появился Главарь, как всегда неузнаваемый в своем излюбленном облике разносчика, и Толстяк Нормандец.

Бледный, мрачный и озабоченный, Главарь рассеянно отвечал на радостные приветствия разбойников. Розе, чью грудь сжимала тоска, а в глазах сверкали слезы, было брошено вскользь несколько ничего не значащих слов, и несчастная женщина сокрушенно взглянула на Кривого из Жуи.

— Ну, давайте, — произнес Красавчик Франсуа довольно резким голосом, что в такой момент казалось по меньшей мере странным, — если «собор» готов, начинаем свадьбу! Влюбленные торопятся, и мы тоже.

Предполагалось, что церемония начнется только вечером — сумерки были самым благоприятным моментом для начала разбойничьего веселья. Конечно, планы разбойников нередко нарушались — бандиты, подобно хищникам, отовсюду ждали опасности, но сейчас, похоже, им ничто не грозило и никто не собирался прерывать свадебные торжества.

Рыжий из Оно, в роскошном пунцовом мундире командира швейцарской гвардии, раздобытом одному Богу известно где, сидел красуясь, как настоящий щеголь. Несмотря на лесную прохладу, Дылда Мари нарядилась по последней моде Директории, то есть была скорее раздета, чем одета, дерзко выставляя напоказ почти полное отсутствие костюма, что приковывало к ней взгляды мужчин и вызывало завистливые пересуды женщин, ибо красота ее не имела себе равных.

— Папаша Элуи, будьте моим свидетелем, — попросил будущий муж, желая таким образом засвидетельствовать почтение старейшему члену банды.

— Раз тебе так хочется, малыш, — отвечал старый бандит, чьи седые волосы, волнистая борода, свежие розовые щеки и живые серо-голубые глаза свидетельствовали, что он отнюдь не был немощным старцем.

— И ты тоже, Толстяк Нормандец, — продолжил Рыжий, в глубине души ревновавший к нему, ибо тот находился в большой милости у Главаря. Лейтенант чуял в нем соперника.

— Разумеется, дорогой, — ответил польщенный Толстяк Нормандец.

— А ты, Кюре, готов?

— Осталось только надеть побрякушки, — пробормотал в стельку пьяный старый разбойник, с губ которого стекало вино.