Сева с Генкой сказали, что они не прочь продавать мороженое. Вместе с Валерием они уговорили бутылку, подаренную заведующим, и добавили к ней еще одну. Впрочем, Валерий пил мало.

День складывался удачно, весьма удачно. Выйдя на улицу, Валера сунулся было в автомат – позвонить, но автомат не работал, другой тоже.

Валерий подумал, что умнее всего будет вернуться домой и позвонить оттуда, благо до дома – две подворотни.

Валера нырнул под арку, пробежал мимо обширной помойки и вступил в чахлый скверик, где трое юных граждан Страны Советов возводили в песочнице какой то важный народнохозяйственный объект. Валерий пересек сквер и ступил на солнечную сторону улицы. Однако не успела кроссовка его коснуться тротуара, как сзади раздался крик:

– Эй, Нестеренко!

Валерий обернулся. Так и есть – к нему, переваливаясь по утиному, спешил их участковый инспектор. Не переменился и даже не постарел, так и сидел, старая задница, на одном месте.

– А я то думаю, кто это такой фасонистый идет по улице, – проговорил участковый, – никак краса и гордость наших мест, гражданин Нестеренко. Оказывается, он самый! Давно прибыли?

– Сегодня, – сказал Валерий.

– А у нас был сигнальчик, что вчера, из вашей же квартиры был сигнальчик, пьяным, говорят, пришли, прямо с вокзала, устроили дебош и угрожали.

Лицо Валерия приняло беспросветно тупое и вместе с тем наглое выражение, которое оно принимало всякий раз при виде людей в форме. «Петровича работа, – подумал Валерий, – сволочь несчастная, выкинуть из квартиры старается. Хотя опять же – рак у него, если Любка не врет».

– Значит, вчера приехал, – сказал Валерий.

– А почему не явился в участок?

– А я как раз туда и шел.

– Ну что же, пойдем, голубчик, пойдем, и не в первый раз пойдем, и не в последний, а?

В участке все было так же, как прежде: у дверей тянулась очередь страждущих получить паспорт, да у плинтуса, не обращая внимания на большое количество публики, полз, пошевеливая усами, бесстыжий, как ресторанная шлюха, таракан.

В кабинете двое ментов в рубашечках цвета застиранного неба жрали бутерброды и запивали их теплым кофе из термоса. Участковый посадил Валерия за стол и стал заполнять какие то бумажки.

– Ну что, гражданин Нестеренко, что будем дальше делать? Тунеядствовать будем или про совесть вспомним?

– Работать.

– Это хорошо. И где же мы работать будем? На завод пойдем или в метростроевцы? Родине нужны молодые сильные руки.

– Мороженое буду продавать.

Лицо участкового вытянулось.

– Мороженое? Это в будке сидеть?

– Зачем в будке? Своя фирма будет. Изготавливать буду мороженое и продавать.

Челюсть участкового отвисла.

– Фирма? – сказал он. И обернулся к трескавшему бутерброды оперу:

– Нет, вы слышали, Сергей Никодимыч! В стране идет падение производства, мозги утекают на Запад, вон, вчера по телевизору говорили – газопровод в Коми лопнул, а тут сидит молодой, сильный бугай и говорит, что он будет продавать мороженое! И тебе не стыдно, Нестеренко?

– Когда я людям шеи ломал по вашему приказу, – осклабился Валерий, поднимаясь и направляясь к выходу, – мне и то было не стыдно, а чего мне за мороженое то стыдиться?

– Это где же это тебе Советская власть приказывала шеи ломать? – завизжал участковый.

– А в Афгане, – бросил с порога Валерий.

Два дня ничего интересного в жизни Валерия Нестеренко не происходило. Он съездил в ту фирму, адрес которой дали ему в Архангельске. Англичане с ужасом оглядели его бритую башку и синяк под глазом, но по врожденной вежливости ничего не сказали, а согласились продать оборудование, если будут деньги.