И вот, пребывая в таком грустном настроении, Дюк признал, что местечко для жилых строений ранчо было выбрано в принципе хорошо. Река Линдсей, что нередко разливалась самым бессовестным образом, унося вниз по течению громадные количества земли, смытой с горных склонов, расположила в этом месте свои истоки: непонятный узенький петляющий ручеек, едва-едва набирая силу, протекал по всхолмленной равнине. В конце долины поперек течения ручейка встала прочная, непреодолимая скала, в результате чего поток превращался в узкое и глубокое озеро. Невдалеке от озера, рядом со скалой, образовавшей естественную прочную плотину, стоял главный дом ранчо, и сквозь высаженные не так давно пинии в лунном свете белели его стены. За домом простирались хозяйственные постройки и стога сена, вплоть до лесной вырубки, на которой, однако, буйно произрастали молодые деревца, прекрасно чувствующие себя на здешней плодородной почве.

Печаль все больше и больше охватывала душу Дюка. Если и суждено было провести здесь целых три месяца, то вряд ли кто сумел бы найти местечко, более подходящее для полной изоляции. Да, размышлял он, теперь но остается ничего другого, как начать новый образ жизни, а именно: встать на борьбу с миром, на борьбу с законом и его защитниками. На балу ему была брошена перчатка, и он покажет им, что в состоянии принять и этот жестокий вызов — один против всех.

Не успев додумать как следует эту мысль, он вновь рассмеялся своим прежним знаменитым смехом и пустил сивку галопом с холма прямо к дому.

Когда он добрался до дома, темнота стала непроницаемой, так как минул час пополуночи. Поскольку Дюку не хотелось будить хозяина, он прямиком отправился к конюшне, чтобы найти в ней местечко для сивого, а может быть, и для себя. Удалось ему и то и другое. В одной из конюшен, в самом конце строя дремлющих ковбойских лошадок, он поставил своего Понедельника.

Он обеспечил своего жеребца хорошей охапкой душистого сена — для овса было еще жарковато — и оставил его ночевать в конюшне, а сам забрался в ближайший стог, но вскоре передумал и перебрался на сеновал, наполненный свежайшим пахучим сеном.

Ах, как этот запах напоминал прекрасные летние луга, как пьянил он молодого человека!

И сон сморил его…

Дюк спустился с сеновала. Коротенького тревожного сна ему вполне хватило, чтобы дать отдых мышцам. Он был готов ко всему, что могло ожидать его на этой земле. Но прежде не мешало бы стряхнуть жалкие остатки дремы. Он подбежал к берегу озера, сбросил одежду и нырнул.

Оделся он еще до того, как утренняя заря явилась в полной красе и сиянии. Горизонт над горными вершинами все больше и больше набирал розовый цвет. Весь юго-восток выглядел просто восхитительно. Вслед за небом хорошела и сама долина. У подножий холмов, вдоль реки, простирались обработанные поля, засеянные хлебом, зеленели заливные луга. На склонах высоких холмов, заросших сочной травой, там и сям паслись стада. Среди коров были индивидуалистки, явно предпочитавшие пастись в одиночку. Да, нетрудно было представить себе, как они раскормятся на этих благодатных землях! В самом деле, в этой долине ничего не стоило быстренько сколотить богатство, и потому выражение истощенного, худого лица Гатри как-то не вязалось с картиной всеобщего плодородия.

Эта мысль заставила Дюка оборотить взгляд на северо-восток. Там поднимались Черные горы. Да, лучшего имечка не придумаешь! Огромные массы зеленоватой вулканической породы, извергнутые некогда из недр земли и отданные во власть ветров и дождей, превратились в нечто неприятно черное.