– Что это значит? – уточнила она.

– Нужно все анализировать?

– Ты хочешь переспать со мной? Хочешь заняться со мной любовью?

– Погоди, – сказал он. – А что это значит? Ты спрашиваешь, чего бы я хотел, или ты мне это предлагаешь?

– Я слишком серьезно отношусь к этому, – усмехнулась Люси. – Мне всегда казалось – уступить можно лишь непреодолимому порыву чувств.

– Ну да, в общем и целом. Понимаешь, главное – чтобы ты сам себя устраивал. Нравился себе. Тогда все в порядке. А серьезно относиться к этому не обязательно. Можно просто получить удовольствие – большое удовольствие.

– Я никогда не занималась любовью.

– Неужели?! – вырвалось у него. Он тут же пожалел, что выдал свое изумление, и поспешил как‑то поправиться: – Ну да, конечно. Ты же давала обет целомудрия.

– Меня это как‑то не слишком интересовало…

– Ну да, ты хранила чистоту. Но теперь ты стала думать об этом, да?

– Знаешь, когда я впервые подумала об этом?

– Расскажи мне, – попросил Джек.

– Тогда, в спальне, когда я сидела возле тебя на кровати. Потом я призадумалась: может, я затем и пришла к тебе – то есть я напрашивалась на это.

– Я думал, тебе просто надо выговориться.

– Да, конечно. Но я сидела на твоей кровати и так отчетливо чувствовала, что мы с тобой – вдвоем в темной спальне. Это было так близко, интимно. С этого все и должно начинаться, и мне это понравилось. Мне хотелось, чтобы ты дотронулся до меня, и все же я ужасно этого боялась.

– Погоди…

– Я узнала о себе кое‑что, о чем раньше и не подозревала.

– Ты полумерами не довольствуешься. Ушла из монастыря – так уж ушла.

Она снова улыбнулась ему – трепетно, нежно.

– Никогда не забуду тебя, Джек. Ты так похож на него.

Теперь он знал, на кого он похож. В тот раз, когда Люси впервые сказала об этом, Джек не понял, но теперь ее улыбка, ее глаза и эти мурашки, бегущие по спине, подсказали ему.

– Я уверена, он был в точности как ты. До тех пор, пока он не сорвал с себя одежду и люди не принялись швырять в него камни, обзывая его дурачком. Ты – вылитый Франциск Ассизский.

Без пяти десять позвонил Рой. Люси с минуту поговорила с ним, потом передала трубку Джеку. В ее глазах проступила тревога.

– Он в гостинице, – предупредила она и продолжала наблюдать за Джеком, прислушиваясь к разговору.

– Рой?

– Слушай, я тут устроился практически напротив его номера, через двор. Сижу в темноте, приоткрыл свою дверь, наблюдаю за лифтом и вижу дверь пятьсот первого номера. Они загнали новый автомобиль в гараж на той стороне улицы, затащили в комнату пять больших мешков и с тех пор не выходили. Малыш снует взад‑вперед, говорит, они выпили три бутылки шампанского, перешли на коньяк и собираются позвать девочек. Пусть эта твоя, как ее, Хелен выманит их на пару минут из номера, и мы обтяпаем наше дельце.

– Нет‑нет, это не годится.

– Пусть постучится к ним, а когда откроют, вертанет задницей и бежит к нам. Они выйдут, мы зайдем.

– Она в этом не участвует.

Он оглянулся на Люси, а в трубке все сильнее распалялся Рой:

– К черту, она одна не в деле, а сделала больше, чем все остальные.

Они втроем собрались на террасе, Каллен сидел в своем любимом кресле. Он оторвался наконец от журнала и тоже посмотрел в сторону Джека.

– Это Рой? – поинтересовался он. Джек коротко кивнул и спросил Роя:

– А где индеец?

– Мне надо поговорить с Роем, – подал голос Каллен.