Шериф направился к Гэсу; подойдя совсем близко, чтобы привлечь внимание Гэса, громко прокашлялся.

Гэсу не хотелось иметь больше никаких стычек с законом, никаких больше кровавых схваток, не хотелось ненависти, не хотелось больше никого расталкивать локтями, чтобы добраться до кормушки. И он придал своему лицу спокойное и дружелюбное выражение. Он заговорил первым; голос его был ровным и спокойным.

— О, шериф Дарби, если не ошибаюсь. Гроувер Дарби?

— Так точно. А вы, если не ошибаюсь, Гэс Гилпин. Гэс, не протягивая руки для пожатия, сказал:

— Отличное утро, а?

— Ладно, нечего нам ходить вокруг да около. Что вас привело в наш город?

— Это мой родной город. Приехал вот — навестить.

— Все ваши родственники уже давно уехали в Калифорнию. Вам здесь нечего делать.

— Почему? На кладбище церкви Святого Олафа есть пара могил близких мне людей, — возразил Гэс. Голос у него был по-прежнему спокойным, примирительным.

— А вы не приехали сводить старые счеты?

— Нет, нет. — Гэс улыбнулся. — Жизнь слишком коротка, чтобы этим заниматься.

Глаза шерифа, полагавшего, что он постоянно находится при исполнении служебных обязанностей, ввинчивались в Гэса. Дарби пытался определить, насколько Гэс правдив и искренен.

— Вот что я вам скажу, Гилпин. Может быть, в Канзас-Сити вы и большой человек, но здесь, в моем городе, вы простой гражданин, не лучше и не хуже, чем все остальные. И если вы задумали устроить здесь что-нибудь такое — бросьте и думать. Чуть что не так — и вы горько об этом пожалеете.

— Это касается и вас, Дарби, — сказал Гэс. — Вы избраны шерифом, чтобы защищать граждан, и я, как гражданин, надеюсь, что защита эта распространяется на меня, как и на всех остальных.

— Насколько мне известно, вам моя помощь никак не нужна.

— Я... ушел от дел. Повесил “кольты” сушиться на солнышке и разобрал свой старый добрый автомат. Вот буду сидеть здесь, поглядывать по сторонам и мирно качаться на этой вашей качалке.

Шериф, ничего больше не сказав, ушел, а Гэс, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

В конце той же улицы, на которой стояла гостиница, располагался банк “Вэлли”. Именно в этом банке он когда-то пытался отхлестать хлыстом гадкого, похотливого ростовщика. Но теперь ему казалось, что это произошло не с ним, а с кем-то другим, в прочитанном когда-то давно рассказе. Интересно, жив ли вообще этот Хундертмаркс? Из дверей банка вышла согбенная женщина с тощей птичьей шеей. Она несла ведро с мыльной водой. Окатила водой тротуар перед банком. Потом устало потерла тряпкой медную ручку двери и вернулась в банк, прихватив с собой пустое ведро. Старая уборщица ему кого-то напомнила, но кого, понять он не мог.

Часы на городской мэрии громко пробили полдень. Гэс отправился на прогулку по городу, раскинувшемуся на низких холмах. Он отыскал старый салун, который когда-то содержал Дональд Додж. Но там царило полное запустение. Гэс вспоминал о тех временах, когда в этот салун приходил его брат Лютер; только здесь ему были рады, только здесь он находил приют. Конюшни, расположенные неподалеку, тоже давно были заброшены.

Но по городу по-прежнему ездило много телег и повозок, в которые были запряжены лошади. У большинства фермеров, живущих в округе, это был единственный способ передвижения, не считая собственных ног. А те, кто в свое время, купив трактор, грузовик или машину, не позаботились о том, чтобы сохранить старые телеги, обнаружили, что если запрячь лошадей в грузовичок или автомобиль, то они вполне заменят телегу — в них можно загружать зерно и возить его на старых, лысых шинах на пункты приема.