— Боже! Могу я попросить вас об одолжении, мистер Паркер? — Пауэрскорту не терпелось поскорее улизнуть из Блэкуотера. — Не могли бы вы и меня отвезти на станцию? Мне необходимо сегодня вечером быть в Лондоне. А утром я снова вернусь.

Пока они катили по проселочной дороге, Пауэрскорт задал вопрос, который давно собирался задать. Не то чтобы это было очень важно, а так, для проформы.

— А что дворецкий Джонс, тот, кто спас мисс Харрисон, давно ли он служит этому семейству?

— На самом-то деле он никакой не Джонс. — Самуэль Паркер правил очень осторожно и не сводил глаз с дороги. — Вот только не могу припомнить его настоящую фамилию.

— Он местный?

— Нет, милорд. Он тоже из Германии, как и Харрисоны. Голдман, Голдштейн, Голдфарб…

«Что, если впряженные в повозку лошади были названы немецкими фамилиями, известными Харрисонам по их прежней жизни в Германии?» — подумал Пауэрскорт.

— Голдшмит, именно так. Я хочу сказать, что именно это его настоящая фамилия. Голдшмит. Помню, Мейбл еще сказала, что это похоже на нашего Голдсмита. Голдшмит.

Паркер был доволен, что память его не подвела.

— А почему же он зовет себя Джонс? — спросил Пауэрскорт. — Ведь ему достаточно было лишь чуть-чуть подправить свою фамилию на английский манер — Голдсмит, вполне добропорядочная английская фамилия.

— Не знаю, милорд, — отвечал Паркер, — знаю только, что он приехал сюда вместе с Харрисонами, когда те перебрались в эти края из Лондона. Должно быть, и прежде у них служил.

— А не упоминал ли когда-либо старый мистер Харрисон его имя во время прогулок у озерa? — В голове Пауэрскорта вертелись обрывки возможных связей, большей частью малоприятных.

— Нет, милорд. Но поговаривали, что родственники этого Джонса были банкирами во Франкфурте. Да только все разом разорились, милорд.

Паркер явно был несведущ в финансовых вопросах.

— Тогда, возможно, две семьи были прежде знакомы, — заметил Пауэрскорт, выбираясь из повозки, остановившейся у станции. — Спасибо, мистер Паркер, большое спасибо. Вероятно, мы еще увидимся завтра. Я должен вернуться к одиннадцати часам.

Два часа спустя Пауэрскорт стучал в парадную дверь дома лорда Роузбери на площади Беркли. Лит, невозмутимый дворецкий Роузбери, несравненный знаток железнодорожных расписаний, провел гостя в библиотеку.

Роузбери и Пауэрскорт были знакомы еще со школы. Пять лет назад Роузбери негласно принимал участие в одном из расследований Пауэрскорта. С тех пор Роузбери удалось осуществить свою честолюбивую мечту — он стал премьер-министром, но через год с четвертью оставил этот пост. Поговаривали, что его премьерство расстроилось из-за разногласий и интриг в кабинете министров. Но некоторые считали причиной отставки неспособность Роузбери принимать решения.

— Все это пустые хлопоты, мой дорогой Фрэнсис, — заявил он Пауэрскорту через два дня после ухода с поста. — Куда приятнее заниматься лошадьми. По крайней мере, они не станут плести заговоров у вас за спиной.

Пауэрскорт поведал Роузбери о своем последнем расследовании, о череде трагических смертей, поразивших дом Харрисонов. Женитьба связала Роузбери с одним из самых богатых и влиятельных семейств банкиров в Европе. Его родственники были рассеяны по всему свету: от Парижа и Вены до Берлина, Лондона и даже Нью-Йорка, представляя всемирную банковскую империю Ротшильдов.

— Дворецким в Блэкуотере, Роузбери, служит человек, называющий себя Джонсом, — рассказывал Пауэрскорт, сидя в старинном кресле в библиотеке дома на площади Беркли.