Их не только зачислили раньше положенного возраста на два года, но ещё точно в награду за их крайнюю молодость – четырнадцать лет – позволили идти на фронт. Этого не случалось ещё ни с одним мальчиком-барабанщиком. В оркестре, который брали на фронт, оставили двадцать человек, остальных перевели в строй. Джекин и Лью были взяты как сверхкомплектные, хотя они и предпочитали быть в ряду горнистов.
– Все равно уже, – сказал Джекин после медицинского осмотра. – Спасибо, что взяли и так. Доктор сказал, что если нам сошли с рук побои сына базарного сержанта, значит, все сойдёт.
– Так и будет, – сказал Лью, нежно рассматривая растрёпанный, плохо сшитый мешок, который дала ему Крис, зашив в перекосившуюся букву L прядь своих волос.
– Сшила, как умела, – сказала она, рыдая. – Я не хотела, чтобы мне мама помогала или портной сержанта… Береги его всегда, Пигги, и помни, что я тебя люблю.
Их шло на станцию железной дороги девятьсот шестьдесят человек, и все жители местечка выбежали смотреть на них. Барабанщики скрежетали зубами, смотря на марширующих с оркестром Лью и Джекина. Замужние женщины плакали на платформе, а солдаты кричали «ура» до того, что посинели.
– Подбор хоть куда, – сказал полковник ротному командиру, пропустив мимо четыре взвода.
– Годятся на что-нибудь, – с гордостью ответил ротный. – Молоды только они, мне кажется. Мало ещё натерпелись. Да и холодно там, должно быть, теперь, на верхней границе.
– С виду они достаточно здоровы, – сказал полковник. – Но мы должны быть готовы на случай заболеваний.
Так подвигались они все ближе и ближе к северу, мимо бесчисленных гуртов верблюдов, мимо армий партизан и легионов нагруженных мулов. Толпа росла по мере следования вперёд, пока поезд не втащил их, наконец, с пронзительным свистом на совершенно запруженную площадку, где скрещивались шесть линий временных путей, приспособленных для шести поездов в сорок вагонов. Здесь свистели локомотивы, обливались потом бабусы, и дежурные офицеры ругались от рассвета до ночи среди разлетающихся по ветру клочков сена и несмолкаемого рёва тысячи быков.
«Спешите – вы страшно нужны на фронте». Такое распоряжение было получено «Передовым и Тыльным» ещё в пути, о том же говорили ему и ехавшие в фурах Красного Креста.
– Драка бы ещё куда ни шло, – вздыхал кавалерист с обвязанной головой среди кучки глазеющих на него солдат «Передового и Тыльного». Драка там не так страшна, хотя и её достаточно. А вот с пищей да с климатом из рук вон плохо. Каждую ночь мороз, когда нет града, а днём солнце палит. А вода такая вонючая, что с ног сшибает. У меня голова облупилась, как яйцо. А потом заполучил воспаление, и кишки с желудком совсем расстроились. Да, прогулка туда неважная, могу сказать.
– А на кого похожи негры? – спросил кто-то из присутствующих.
– А там вон в поезде везут несколько пленников. Подите посмотрите. Только это у них аристократы. Простой народ куда безобразнее. Если хотите посмотреть, чем они дерутся, тяните у меня из-под сиденья длинный нож, это и есть их оружие.
Вытянули и стали рассматривать страшный треугольный африканский нож с костяной рукояткой. Длиной он был почти с Лью.
– Вот их оружие, – тихо проговорил кавалерист. – Таким ножом отхватить руку от плеча все равно что кусок масла отрезать. Я разрубил надвое бродягу, который им дрался, но ведь их ещё сколько там осталось. |