|
— Конечно, опасно. А теперь тебе нужно сделать выбор. Ты готов рискнуть? Или ты сбежишь от этой опасности, обрекая тем самым всех, кому нужна твоя сила, на смерть? Несколько секунд я молча смотрел на него. Потом посмотрел на Ласкиэль. Она ждала; взгляд ее, лицо ее оставались невозмутимыми. — Ты это можешь? — тупо спросил я ее. — Можешь показать то, что было на этих страницах? — Разумеется, — отозвалась она голосом, в котором не было ничего, кроме покорности. — Я с радостью предложу тебе любую помощь, какую ты только позволишь. Вид она имела скромный. Услужливый. Но я-то знал лучше. Даже тень падшего ангела Ласкиэли обладала чудовищной силой. Она могла казаться сколь угодно скромной и услужливой, но если бы она была такой на самом деле, она не стала бы одной из Падших. Я не думал, чтобы она лелеяла какие-нибудь убийственные помыслы или что-то такое – мои инстинкты говорили мне, что ей искренне хотелось помочь мне. В конце концов, это был первый шаг. И уж чего-чего, а терпения у нее имелось в достатке. Она могла себе позволить ждать. Действительно, опасно. Ласкиэль представляла собой не что иное, как соблазн силы, соблазн власти. Я не мечтал стать чародеем. Блин, да я кучу раз сокрушался о том, какой замечательной была бы моя жизнь, не стань я чародеем. Магические способности даются человеку от рождения, и если с тех пор они развились, значит, так произошло по необходимости, ради выживания. Но я вкусил и темной стороны обладания магической властью – жгучее удовлетворение при виде врага, поверженного моей силой. Жажду испытать свои силы в поединке с чужими, бросить им вызов и посмотреть, кто окажется сильнее. Бездумный голод того, что ты, раз позволивши себе, не в силах больше позабыть. Одна из самых гнусных душ, с какими мне приходилось встречаться, заявила мне как-то, что единственная причина, по которой я так рьяно бьюсь за то, что считаю правильным, состоит в том, что я боюсь заглянуть в себя и увидеть, что больше всего мне хочется прекратить эту бесконечную битву и поступать так, как мне заблагорассудится. Теперь мне начинало казаться, что он говорил правду. При одном взгляде на терпеливо ждущего падшего ангела меня охватывал ужас. Однако на кону были жизни невинных людей: мужчин, женщин, детей, которые нуждались в защите. И если я не помогу им, кто тогда? Я глубоко вздохнул, полез в карман и нащупал в нем серебряный ключ. Я кинул его моему двойнику. Он поймал его, встал и отомкнул кандалы Ласкиэли. Ласкиэль почтительно наклонила голову. Потом подошла ко мне, опустив глаза, восхитительная, теплая в резком свете. Она опустилась на колени передо мной и склонила голову. — Чем могу я услужить тебе, хозяин мой? – спросила она. * * * Я открыл глаза и обнаружил, что продолжаю лежать на спине. Рядом горела свеча. Мыш лежал на полу, прикрывая мою голову, и мокрый, шершавый язык его старательно вылизывал мне лицо. У меня болело абсолютно все, что могло болеть. То, что не могло болеть, болело тоже. Жестокие уроки Джастина ДюМорна научили меня блокировать боль, но, пожалуй, не такую. Ласкиэль показала мне другую методику. Вряд ли я смог бы объяснить кому-либо, что именно я сделал. Я не уверен даже, что сам понимал это – по крайней мере, на сознательном уровне. Я просто знал. Я собрал всю боль в один тугой комок и сунул его в полыхающий огонь моей устремленности – и боль не то, чтобы исчезла, но начала слабеть, и быстро. Я медленно выдохнул и начал садиться. Мозг бесстрастно зафиксировал протест мышц живота – это не имело такой уж критической важности, так что почти не отвлекало меня. — Господи, Гарри, — произнес Баттерс приглушенным, немного гнусавым голосом, словно он прижимал руку к носу. |
