|
— Не позволяй ему пошевелиться, — бросил он Кумори. — Да, господин, — отозвалась Кумори. Клинок у моего горла даже не дрогнул. Рука Коула нырнула в сумку, висевшую у него на плече, и он достал из нее Боба-черепа. Огоньки в глазницах горели холодным, сине-фиолетовым светом. — Вот, дух, — произнес Коул, подняв череп так, чтобы тот видел воронку. – Видишь? — Еще бы, — ответил череп совсем незнакомым мне, холодным и пустым голосом. – Все в точности так, как описал хозяин. Продолжай, — огоньки в глазницах пошевелились, и взгляд их остановился на мне. – А… Паршивая овца Белого Совета. Я советовал бы убить его сейчас же. — Нет, — твердо возразила Кумори. – Его смертное проклятие может уничтожить всю подготовку. — Я знаю, — капризным тоном отвечал череп. – Но если он будет еще жив в момент, когда Коул изопьет энергию, он может нарушить процесс. Убей его сейчас. — Молчать, дух, — резко оборвал его Коул. – Не ты здесь командуешь. Не спорь со мной на свою голову. Огонь в глазницах черепа сделался еще холоднее, но он промолчал. Я поперхнулся. Боб… сделался не Бобом, а кем-то другим. То есть, я понимал, что он связан обетом повиновения тому, кто владеет черепом, и что личность его господина сильно влияет на его собственную, но все же и представить себе не мог, чтобы до такой степени. Не то, чтобы мы с Бобом дружили, но… я привык к нему. В некотором роде, он сделался мне родным – болтливым, несносным кузеном, который только и делает, что обижает тебя, но без которого обед в День Благодарения не в радость. Я никогда не представлял себе возможности того, что однажды он сделается другим. Убийцей. Хуже всего было то, что Боб дал Коулу дельный совет. Мое смертное проклятие могло помешать Темносиянию, однако с другой стороны, Коул, похоже, не слишком боялся смертных проклятий. Если он давал мне шанс дождаться решающего момента, значит, чтобы вывести его из равновесия мне потребовалось бы что-то посерьезнее смертного проклятия. Разумеется, это будет стоить мне жизни. Кумори со своим ножиком проследит за этим. Но я, возможно, смогу помешать ему, если буду еще жив, когда воронка опустится окончательно. Коул положил череп на траву, потом поднял руки над головой так, что рукава съехали вниз, оголив длинные стариковские руки, покрытые старыми шрамами. Вполголоса он начал произносить нараспев слова заклинания, и голос его с каждой строкой крепчал. Воронка дрогнула. А потом медленно, осторожно, словно на ощупь потянулась жерлом к Коулу. Энергия клубилась в небе над нами, в тучах, во вращающейся воронке. Метавшиеся в ней духи и призраки завывали и визжали на все голоса. Руки Кумори не ослабели и не дрогнули, но я чувствовал, что почти каждый фибр ее внимания направлен сейчас на Коула. Возможно, у меня имелся еще шанс. — Боб, — окликнул я. – Боб. Голубые огоньки в глазницах повернулись ко мне. — Думай, — тихо произнес я. – Думай, Боб. Ты же меня знаешь. Ты много лет работал со мной. Голубые огоньки сощурились. — Боб, — повторил я. – Ты не можешь не помнить меня. Я дал тебе имя. Череп чуть дернулся, словно поежился, но глаза продолжали гореть холодным синим светом. А потом один из них вдруг мигнул и загорелся обычным оранжевым. Только на долю мгновения, потом он снова вспыхнул голубым. Сердце мое дернулось от внезапного возбуждения. Боб-череп, мой Боб, только что подмигнул мне. Коул продолжал распев, и тучи вращались над головой все быстрее. Дождь разом перестал, словно кто-то закрутил кран, и воздух заполнился духами, призраками, приведениями и прочей потусторонней нежитью, захваченной огромным, невидимым смерчем, закручивавшим их все быстрее и быстрее. |
