— Ты полагаешь, что я останусь здесь, пока ты, прихватив его одежду, сбежишь? — грозно спросил Роджер. — Я не собираюсь рассчитывать на милосердие какого-то там Монтгомери.

— Только попробуй ослушаться! — прошипел Майлс. — Роджер, мне надоела твоя подозрительность. Именно ты  являешься причиной многих проблем, возникших между Чатвортами и Монтгомери, и теперь, чтобы выбраться отсюда, должен научиться действовать с нами заодно. Что мы можем сделать, Майлс?

Майлс, пытаясь втиснуться в слишком узкую одежду, внимательно наблюдал за Элизабет.

— Я вернусь, как только что-нибудь узнаю. — Он выбрался из трюма по лестнице.

Элизабет и Роджер связали лежавшего без сознания матроса, заткнули ему кляпом рот и оттащили в дальний угол.

— Ты всегда теперь будешь на его стороне? — угрюмо поинтересовался Роджер.

Элизабет прислонилась к стене корабля. Болела голова, от качки и голода ее начинало подташнивать.

— Мне еще многое придется сделать, чтобы помириться со своим мужем. Возможно, Майлс был прав, и я могла что-то предпринять в тот день, когда ты появился в крестьянском доме. Ты не из тех людей, которых можно в чем-то убедить, но, пожалуй, мне надо было хотя бы попробовать.

— Ты меня оскорбляешь! Я всегда был добр к тебе. — Нет! Ты всегда использовал в нужных для тебя целях то хорошее, что делал для меня. А теперь послушай. Раз уж мы попались в эту ловушку, мы должны из нее выбраться. И, повторяю, ты должен действовать с нами заодно.

— С Монтгомери?

— С двумя  Монтгомери! — резко бросила Элизабет.

Некоторое время Роджер хранил молчание.

— Элис, — пробормотал он наконец. — Она приносила мне письмо от жены Гевина Монтгомери. Она знала, где ты должна была встретиться со своим…

— …Мужем, — закончила Элизабет. — О Роджер! — воскликнула она. — Николас! Он с Элис! Мы должны вернуться к моему сыну.

Роджер положил руку ей на плечо.

— К ребенку приставлена охрана, и у них есть приказ не подпускать Элис к мальчику. Они не посмеют ослушаться.

— Но что с ним станет, если мы не вернемся?

— О нем, несомненно, позаботятся Монтгомери. Их глаза встретились, и лишь спустя какое-то мгновение до Роджера дошел смысл сказанного им. Еще немного, и он начнет допускать, что, обвиняя Монтгомери, скорее всего, был неправ. Может, до него наконец стали доходить слова Элизабет.

Затаив дыхание, они оглянулись на звук открывающегося люка, но, увидев Майлса, вздохнули с облегчением. Кинувшись мужу на шею, Элизабет чуть не выбила у него из рук узлы.

— Мы думаем, это все подстроила Элис. О, мой дорогой, ты не ранен?

Майлс взглянул на нее с некоторым подозрением:

— Ты слишком быстро переходишь из одной крайности в другую. Нет, у меня не было неприятностей.. Я принес еду и одежду.

Он бросил Роджеру буханку черствого хлеба и протянул Элизабет узел с одеждой. Окинув быстрым взором связанного, с кляпом во рту, притихшего матроса с широко открытыми от страха глазами, Майлс уселся рядом с Роджером и Элизабет. Кроме хлеба он принес еще сушеное мясо и гадкий на вкус грог, которым Элизабет тут же поперхнулась.

— Что ты там увидел? — спросил Роджер.

Майлс понял, что Роджеру пришлось переступить через свою гордость, чтобы задать подобный вопрос.

— Это старый, дряхлый, разваливающийся на части корабль, управляемый командой, в большинстве своем пьяной или подыхающей. Если они и знают, что мы пленники, это их совершенно не волнует.

— Похоже на знакомых Элис, — с отвращением произнесла Элизабет. — Мы направляемся, как ты и предполагал, во Францию?

— Да. Я узнаю очертания берегов. Как только. стемнеет, мы выберемся наверх, возьмем одну из весельных лодок и погребем к берегу.