– Об аборигенских… чего?

– Аборигены верят, что каждый человек живет две жизни. Одна жизнь – это жизнь здесь, на Земле, в том, что мы называем «реальным миром», вторая жизнь – в эпохе Сновидений, которая является подлинным «реальным миром», где у всего есть некая цель, где люди не просто мыслящий тростник, но часть какого‑то вселенского порядка вещей. И в эпоху Сновидений некоторые объекты, местности, поселения обретают особое значение. Если приложить этот миф к Ирландии, то Белфаст – одно из таких мест. Люди, жившие там в эпоху неолита, недаром считали это место священным. Девственные березовые леса, произраставшие в речной долине, только‑только освободившейся из‑под отступающего ледника толщиной в милю. Дублин не интересовал кельтов: в их космологии это было совершенно заурядное место. Вот почему они позволили норвежцам захватить его. Белфаст находится в точке пересечения трех священных рек. С ирландского название этого места переводится как «исток Фарсета», это один из наших священных потоков. Понимаешь, к чему я клоню?

– Значит, ты австралиец? – Парень в рейнджеровской футболке глубокомысленно кивнул.

Киллиан выругался про себя. Черт, возвращение сюда наверняка было ошибкой. Сомнения посетили его еще до того, как самолет вошел в воздушное пространство Ньюфаундленда. Домой возврата нет… Нью‑Йорк, город нарковойн, четырехзначных цифр в статистических сводках убийств, Дэвида Динкинса, Майкла Форсайта и пятидесяти тысяч ирландцев‑нелегалов, остался далекодалеко в прошлом.

Он вышел из паба, оставив недопитую кружку пива и недоумевающего собеседника, и скорым шагом пошел под гору, к станции метро на 242‑й улице.

Наткнулся на «Дейли ньюс» с фотографией североирландских политиков – Дермида Макканна, Джерри Адамса и Питера Робинсона, пьющих пиво с американским президентом.

Они пили «Гиннесс».

«Устройте‑ка мне тут хорошую заварушку!»  – было написано на лице у Обамы, расплывшемся в широкой улыбке.

Киллиан зевнул. Он устал как собака, а завтра утром в Бостоне ему предстоит такая работа, с которой он вряд ли вернется живым.

Наконец, после вытягивающего нервы ожидания, пришел поезд.

Было уже далеко за полночь.

– Всем удачи в День святого Патрика! – произнес в интерком машинист.

– Ну… это уж как сложится, – пробормотал про себя Киллиан.

1. Неприятности начинаются

Женщина выдернула ствол пистолета изо рта, помянула недобрым словом собаку и положила оружие на стол.

От металла осталось приятное ощущение. Как будто именно во рту было ему самое место. Холодный и безупречный образец инженерного искусства.

Она облокотилась на дрожащую правую руку и посмотрела на пистолет.

На полимерной рукоятке «Хеклера и Коха» таяли кристаллики льда, стекая по магазину на желто‑зеленый пластик кухонного стола – оружие ждало.

Невыносимо долго тянулись секунды. Она осознала, что смотрит, не мигая, на взведенный курок и спусковой крючок, мысленно представляя себе разрушительную силу, заключенную в патроне. Смерть наступит мгновенно. И всё наконец закончится. Щелчок. Химическая реакция. Разгоняющийся сгусток раскаленного свинца. Потом ворвется Большой Дейв и уведет прочь ее детей. Приехавшие из Колрейна пилеры найдут предсмертную записку. Том или адвокат сообщат Ричарду отличную новость, головорезы уедут из Белфаста. А на первой странице чертовой «Санди уорлд» поместят ее фотографию, подготовленную загодя, – ту, со светлыми волосами.

Но она этого не узнает.

Как странно: еще вчера она была жива, а теперь – ее нет на этом свете…

У пистолета П30 – пятнадцать патронов в магазине, один в стволе.