Жалостливый оттенок слышался в словах фрау Мозель, но чуткий слух Насти уловил и нотки примирения, призыв к согласию и дружбе.

— Я не знаю, сколько тут буду жить, но вы, фрау Мозель, не беспокойтесь, я не стану докучать вам излишними просьбами.

Фрау Мозель молчала. И одну за другой открывала дверцы тянувшегося во всю стену гардероба

— Вот здесь её девичьи одежды, — может, что подойдёт для вас.

Настя снимала с крючков платья — одно, другое, примеривала. Минна была такого же роста, что и она, и фигура, и длина рук — всё было одного размера, и очень скоро Настя стала выглядеть как немецкая девушка–аристократка двадцатых–тридцатых годов. Насте нравились длинное, льющееся к ногам платье цвета спелой сливы и бежевый кружевной воротник, плотно облегавший её шею, и бархатный жакет в тон платья.

— Там, в Рыцарском зале, вечный холод, нужен жакет, — заботливо объясняла фрау Мозель. Голос её теплел, Настя уже слышала почти дружеское расположение. Немцы и вообще–то отличаются реалистичностью мышления, условия дисциплины они воспринимают с молоком матери, а тут ещё была просьба генерала, его приказ, — всё это в течение часа перемололо в душе фрау Мозель всю неприязнь к неизвестно откуда взявшейся девчонке. Она уже решила для себя служить Кейде так же верно, как самому Функу.

И Настя чутко уловила все эти нюансы и могла торжествовать первую победу.

Настя сидела перед зеркалом, а фрау Мозель ходила вокруг неё, расправляла складки платья, оглядывала воротник, застёжки, — она знала: там, за столом в Рыцарском зале, на гостью устремятся все глаза, пытливые, завистливые, до страсти любопытные. И барон, оценивая наряд Кейды, вынесет суждение и о стараниях фрау Мозель. Барон вышел в отставку, он теперь будет все дни торчать в замке, и нужны большие усилия, чтобы ей, фрау Мозель, сохранить позиции, завоёванные ещё при жизни баронессы.

Оглядывая фигуру Насти, фрау не сразу поняла, как хороша и даже величественна эта ещё совсем юная девушка. Опытным взглядом фрау верно поняла тайну особого обаяния, почти волшебной прелести своей подопечной: Кейда, как женщина, ещё не вполне расцвела, ещё не вошла в полную силу, и этот запас красоты, таившейся в ней, завораживал взгляд и даже на неё, женщину, производил впечатление, близкое к трепетному волнению. Фрау теперь думала над причёской, рисунком головы, — она ещё, кроме всех прочих своих достоинств, была прекрасным парикмахером. И, глядя на копну тёмных волос, думала, что же с ними делать. Кейда вчера вечером принимала ванну, тщательно вымытые волосы были уложены тугим валиком вокруг головы.

Видя озабоченность фрау Мозель, Настя сказала:

— С волосами я сама справлюсь.

И распустила валик, раскинула волосы по плечам. И хотела уже заплетать их в косу, но фрау Мозель сама взялась за эту работу. Она сразу поняла, что умело заплетённая коса явится главным украшением девушки.

Очень скоро туалет Кейды был окончен.

Встав перед зеркалом, Настя повернулась к нему левой стороной, потом правой, оглядела голову, причёску — и не узнала себя. То, что она увидела в зеркале, нельзя было назвать иначе, как совершенством. Тёмные волосы оттеняли белое лицо, а глаза глубокие, с какой–то египетской или азиатски–скифской косинкой, властно манили к себе, как в омут… Фрау Мозель чуть подчернила ресницы, и это был тот самый последний штрих художника, делающий картину завершённой.

— Вас не должен видеть Вильгельм, — сказала фрау Мозель.

— Кто такой Вильгельм?

— Сын хозяина, он скоро должен приехать,

— А почему он не должен меня видеть?

— Он потеряет голову.

— Не волнуйтесь.