– Точно. Ты можешь мне составить компанию, если захочешь. – «А если нет, – чуть не добавила я, – убирайся к своей жене».

– С удовольствием, – улыбнулся он.

Вторая бутылка опустела довольно быстро, я сидела, поглядывая из‑под очков и пытаясь сосредоточиться на происходящем. Пить шампанское бутылками мне до той поры еще не приходилось, и я даже не подозревала, что оно может произвести такой эффект. Скорее всего я бы просто уснула на стуле или на худой конец скатилась под стол, но тут нелегкая принесла к нашему столику рыжую певичку.

– Как тебе мое пение? – спросила она меня, при этом глядя на Илью и зазывно улыбаясь.

– Это не пение, – ответила я. – Это кошачий визг в начале марта.

– Скажите на милость, – вспыхнула деви‑ца. – Тоже мне, Тина Тернер. Да у тебя и голоса‑то сроду не было, и здесь ты задницей крутишь только благодаря…

– Голос у меня есть, – перебила я. – Еще какой. Я могла бы поступить в консерваторию, мои учителя как раз это и советовали,

– Учителя… А гувернантки у тебя случайно не было?

– Гувернантки? – Я попыталась вспомнить, отчетливо икнула и сказала правду:

– Нет, гувернантки не было. Но петь я умею в отличие от тебя, и вообще: иди отсюда.

– Сама иди… петь она умеет, чего ж тогда не поешь?

– Хорошо, – пожала я плечами, с трудом соображая, что делаю. – Сейчас спою. – Поднялась из‑за стола и, нетвердо ступая, направилась к эстраде.

На переговоры с музыкантами ушло минут пять, что я им говорила, помню смутно, в себя я пришла, лишь когда заиграла музыка, и тут до меня дошло, что я стою на эстраде, вокруг сидят люди и все, между прочим, смотрят на меня. Совсем рядом Рыжая, которая все это затеяла, и лысый Юрик, мой злейший враг на сегодняшний день. «Чтоб им всем провалиться, – с отчаянием подумала я. – Сестрице в первую очередь». И запела. На французском, любимую песню из репертуара Патрисии Каас, все время ожидая, что вот‑вот хлопнусь в обморок. Но я умудрилась не только не упасть, но даже допеть до конца.

– Все, – сказала я и удостоилась бурных аплодисментов. Рыжая стояла, открыв рот, а Юрий Павлович, взгромоздившись на сцену, сказал с обидой:

– Что ж ты раньше‑то дурака валяла?

– Скромность украшает, – ответила я и поспешила покинуть эстраду. Со всех сторон мне улыбались и аплодировали, и лишь один Илья пребывал в задумчивости.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он тихо.

– Не очень. Как я пела, очень паршиво?

– Отлично. Слишком жирно для этого притона. Хочешь отвезу тебя домой?

– Хочу, – благодарно кивнула я, сообразив, что еще минут десять, и я точно окажусь под столом.

Он помог мне подняться и повел к выходу, держа за локоть. Мы выбрались на улицу, я припала к столбу, поддерживающему металлический козырек крыльца, а Илья сказал:

– Подожди минуту, я подгоню машину.

«Господи, надо же так напиться, – сокрушалась я. – И что‑за черт меня погнал на эстраду. Катька меня убьет… я идиотка, к тому же пьяная, следовательно, идиотка вдвойне». Хлопнула дверь машины, я приоткрыла один глаз и вновь увидела Илью.

– Идем, – сказал он ласково, я припала к его плечу, на мгновение забыв, что он свинья и обманщик, затем вспомнила и всплакнула по этому поводу.

Вторично я пришла в себя уже возле своего дома, то есть возле Катькиного, конечно.

– Спасибо, – кивнула я, пытаясь справиться с икотой.